На поле овсянниковском(Повести. Рассказы)
Шрифт:
— Мы зимой ее последний раз видели. Приходила во двор. В полушубке белом, а сама такая веселая. Она с Зоей Космодемьянской вроде пошла. — Витька Бульдог шмыгнул носом и потер глаза.
И Володька понял — влюблен, видать, был Витька в Любу первой мальчишеской любовью, какая тут может быть бронь…
— И Абрама убило, Петьку Егорова тоже… А Вовка Кукарача Героя получил, — выпалил Шурка. — Он трех фрицев из разведки приволок. Один. Понимаешь?
Володька кивнул головой, задумался…
— Да, ребятки, не очень веселое вы рассказали.
Вытащил папиросы, угостил ребят,
Восемнадцатый, девятнадцатый, двадцатый… вот и двадцать четвертый год уходит — и сразу на войну… Володька смотрел на ребят — мальчишки же совсем, но уже знают, что можно и не вернуться, так как война прошлась по их дому, смела старших товарищей; но по мальчишеству, конечно, всерьез не могут вникнуть, а потому и сверкают в их глазах огоньки восхищения от блеска Володькиной медали…
— Куда собрались такие приодетые? — спросил он.
— В «Эрмитаж».
— В «Эрмитаж»? — удивился Володька. — Неужели он открыт?
— Открыт… Пойдем с нами, Володь, погуляем…
— Нет, ребятки. Встреча у меня. Идите, гуляйте…
— Последние денечки… — сказал Витька, вздохнув.
Встреча с Сергеем была назначена в центре, на Кузнецком мосту, и Володька пришел точно к двум. Сергей уже ждал его. Он был одет в полувоенное, на груди «Звездочка». Они молча потискали друг друга в объятиях, долго хлопали друг друга по спинам, но не поцеловались — нежности у них были не приняты.
— Ну, пойдем, — сказал Сергей. — Спрашивать я тебя пока ни о чем не буду, придем в одно местечко — посидим, выпьем, поговорим.
— Неужели есть в Москве такие местечки?
— Только одно — коктейль-холл. Он открылся уже после твоего отъезда в армию.
— Может, там и пожрать можно? — заинтересовался Володька.
— Увы. Ты голоден?
— Пожрал бы…
Сергей взглянул на Володьку и покачал головой.
— Вижу по твоей физике — досталось. Да?
— Досталось, — безразлично ответил Володька.
Дальше они шли молча, и Володька с интересом поглядывал по сторонам, ища изменений в знакомой улице, но их не было. Кузнецкий мост, Петровка выглядели как и раньше, до войны, только народу поменьше, но все равно по сравнению с обезлюденной передовой много, очень много.
Так вышли они к улице Горького.
— Нам сюда, — сказал Сергей, показав на вывеску — «Коктейль-холл» и на дверь, около которой стояла очередь.
Сергей, бесцеремонно отодвигая стоящих в очереди, пробился к двери и постучал. Дверь приоткрылась, и бородатый швейцар заулыбался.
— Милости просим, Сергей Иванович. Здравствуйте. Проходите.
— Этот товарищ со мной, — сказал Сергей и взял Володькину руку в свою.
— Извините, Сергей Иванович… Разве вы забыли… В военной форме не положено. Не могу-с, — сладким голосом заизвинялся швейцар.
— Ах ты, черт! Совсем забыл. Придется тебе, Володька, съездить переодеться…
У Володьки задрожали губы, сузились глаза.
— А в какой положено, борода? — процедил он, наступая на швейцара.
— Ну-с, в обычной гражданской одежде. — Все еще улыбался тот.
Но на Володьку уже накатило — такой обиды он не ожидал, и глаза начали наливаться кровью.
— Это моя Москва, борода! Я ее защищал! Понял? И в сторону! — Володька оттолкнул плечом швейцара, и тот уже не улыбался, а начал бормотать:
— Уж так и быть… Как исключение… Я бы сам с радостью. Приказ такой… — но Володька уже прошел…
Сергей с любопытством глядел на эту сцену, а когда они вошли в зал, сказал:
— Пойдем наверх, там уютней.
Но Володька остановился посреди зала и оглядывал ресторанное великолепие этого «коктейль-холла», которого еще не было в Москве, когда он уезжал в армию. Да, это был не обыкновенный ресторанный зал какого-нибудь «Иртыша» или самотечной «Нарвы», где когда-то бывал Володька, — это для него было дворцом… Наверх шла широкая лестница, устланная темно-вишневым ковром, справа — полукруглая стойка с высокими стульями, за которыми сидели мужчины в гражданском и тянули что-то из соломинок. За стойкой стояла хорошенькая девушка.
Несовместимость этого с тем, что все еще стояло перед его внутренним взором, — изрытого воронками поля, шатающихся от усталости и голода бойцов в грязных шинелях, бродящих от шалаша к шалашу в поисках щепотки махры, вони от тухлой конины, незахороненных трупов, — была так разительна, так неправдоподобна, так чудовищна, что у Володьки рука невольно полезла в задний карман бриджей — ему захотелось вытащить «вальтер» и начать палить по всему этому великолепию — по люстрам, по стеклам, по этому вишневому ковру, чтоб продырявить его пулями, услышать звон битого стекла… Только это, наверное, смогло бы успокоить его сейчас, но Сергей, внимательно наблюдающий за ним, взял его под руку:
— Пойдем… Сейчас выпьешь, и все пройдет…
Они поднялись наверх, заняли столик, к которому моментально подошла черненькая официантка и, ослепительно улыбнувшись, сказала:
— Добрый день, Сергей Иванович. Вам, как всегда, бренди? Или мартини?
— Познакомься, Риммочка. Это мой друг… Только вчера с фронта, так что, сама понимаешь, обслужи нас — шик модерн.
— Разумеется, Сергей Иванович, — ответила она, протянув Володьке руку, и как-то многозначительно пожала Володькину своими теплыми мясистыми пальцами.
Володька все еще не мог прийти в себя и сидел набычившись, чувствуя, как нарастает внутри что-то тяжелое и недоброе… Ему было совершенно невозможно представить, что этот зал и болотный пятак передовой существуют в одном времени и пространстве. Либо сон это, либо сном был Ржев… Одно из двух! Совместить вместе их нельзя!
А Риммочка тем временем уже принесла высокие бокалы, наполненные чем-то очень ароматным и, видимо, очень вкусным, потому что Сергей уже причмокивал губами.
— Ну, давай, за твое возвращение… живым, — протянул он Володьке бокал. — Да, живым, — добавил он дрогнувшим голосом, положив руку на Володькино плечо.