На пороге Нового Завета
Шрифт:
Только тебя одного спешим мы почтить и при жизни Ставим тебе алтари, чтобы клясться тобою как богом, Веря-ничто не взойдет тебе равного и не всходило (20).
Сам Август делал вид, что остается в стороне, что нехотя принимает дань поклонения. Вергилий должен был увещевать его, чтобы он привыкал к этому поклонению. Ведь именно он даровал мир народам и основал Сатурново царство.
Нам бог спокойствие это доставил, Ибо он бог для меня, и навек,-алтарь его часто Кровью будет поить ягненок из наших овчарен (21).
Поэт уже больше не возвращался к мысли, что за эпохой процветания
Многие поколения шли к этой цели. История Рима в глазах Вергилия стала приобретать черты, родственные библейской. Он отказывался видеть в ней простую цепь событий, но усматривал провиденциальный смысл. С того момента, когда Эней, спасая отца и родные реликвии, совершил "исход" из Трои, боги начали подготавливать вечный общечеловеческий порядок, основанный на праве и справедливости.
Изобразить эту предысторию Августа, своего рода "ветхий завет" его божественного правления, Вергилий задумал в "Энеиде", грандиозной эпопее, которая была призвана возвеличить "мужество и благочестие" римлянина. Его герой-любимец богов; сама Сивилла открывает ему тайны загробного мира. Август лишь завершил то, что начал Эней. Он примирил и объединил нации и дал им единое божество.
Наивный идеалист, Вергилий не видел подлинной природы принципата. Меньше всего его можно назвать придворным льстецом. Он готов был признать, что тайна судьбы цезаря воистину связана с божественной Тайной. В пользу этого говорила и сама древняя вера отцов, видевшая во всем проявления высшего Нумена.
Признание культа Августа такими людьми, как Гораций и Вергилий, было величайшим триумфом абсолютизма, ибо отныне Кесарь завладел совестью и верой людей. Он оттеснил богов и занял их место в сердцах...
Подобно Энею, герою Вергилия, языческий мир изведал много скитаний. Он преклонялся перед природными силами: искал Божество в загадочном хороводе звезд, в шумящих волнах моря, в заснеженных вершинах гор. Человек открывал духовные измерения, отрекался от плоти, уходил в себя, жаждал добра и правды. За множеством богов и духов он угадывал присутствие Единого, старался найти истинный, угодный Ему строй жизни. Многое было достигнуто. Позади мудрые жрецы Египта и греческие мистагоги, реформаторы и пророки, Будда и Заратустра, Гераклит и Платон. И вот трагический провал: порабощение духа, апогей идолопоклонства, взрыв темных страстей, слепота. Все псалмы, воздыхания, молитвы и гимны вылились в дикий тысячеустый рев: Ave Caesar!..
Мы, люди XX века, без особых усилий можем представить себе эту одержимость человекобогом. Но хочется верить, что и тогда не все пали жертвой массового безумия. И есть глухие намеки, указывающие на наличие оппозиции.
В самом деле, почему цезарю под конец жизни приходилось ссылать поэтов и конфисковывать неугодные ему книги? Для чего был издан закон против памфлетистов? (23) Значит, кого-то уже начинало тошнить от безудержных славословий. Не закралось ли сомнение в душу самого Вергилия? Вряд ли только взыскательность художника побудила его завещать, чтобы "Энеиду" предали огню. По-видимому, тайная тревога и недовольство стали мучить и его-поэта, отдавшего свой гений самодержцу.
Август, чувствуя неблагополучие, всеми мерами силился подавить подобные колебания. Он взял на вооружение идею Вергилия о "новой эре" и положил ее в основу "Вековых игр", которые торжественно отпраздновал летом 17 года до н.э.
Игры были устроены якобы по указанию Сивиллиных книг (24). Ночные процессии, молебствия богиням Судьбы и Матери-Земле-все должно было говорить о бесконечности царства, созданного "спасителем-богом". Он-орудие Рока, обновитель Вселенной, вернувший Риму древнее благочестие. Немеркнущая слава Августовой столицы была воспета в гимне Горация, специально заказанном к играм:
В день, когда завет повелел Сивиллы
Хору чистых дев и подростков юных
Воспевать богов, под покровом коих
Град семихолмный!
Ты, о Солнце, ты, что даешь и прячешь
День,-иным и тем же рождаясь снова,
О, не знай вовек ничего славнее
Города Рима... (25)
Рим, давший народам право, спаявший воедино Восток и Запад, предвестник человечества, казалось, осуществил то, чего не достиг Александр Великий. Эту идею мирового "согласия" не отвергнет и Церковь, она освятит ее, признав объединяющую роль "вечного города". Однако для христианства средоточием единения станет благовестие Любви, тогда как языческий Рим строил его на культе Кесаря. Гораций писал: Твоим законам. Август, покорствуют
Дуная воды пьющие варвары, и гет, и сер, и парф лукавый...
Вот гордый скиф и индиец дальний внемлют веленьям (26). Это звучит словно пародия на пророчество Исайи о Христе, к Которому притекут все племена. Кесарь выступает здесь в роли единственной силы, способной дать истинную жизнь человечеству.
И как бы в ответ на эти притязания человекобога через десять лет после "Вековых игр" прозвучала иная песнь, которую услышали пастухи Вифлеема:
Слава в вышних Богу,
И на земле мир,
В человеках благоволение!
Она звала всех, кто не поклонился лжемессии, она возвещала о наступлении подлинного Царства Божия, о мире между землей и Небесами.
Глава двадцать седьмая
ЧЕЛОВЕКОБОГ
1. Аппиан. Гражданские войны, II, 20.
2.Овидий. Метаморфозы, XV, 746.
3. Светоний. Божественный Юлий, 88
4. Вергилий. Георгики, I, 446 сл. Пер. С. Шервинского.
5. Дион Кассий, 48, 3.
6 Аппиан Гражданские войны, IV, 13 сл.
7. См.: Г.Буасье. Римская религия, с. 241 сл.
8. См: Н. Машкин. Эсхатология и мессианизм в последний период Римской республики, с. 441-460, его же Принципат Августа М. , 1949, с. 244, С. А. Ошеров. История, судьба и человек в "Энеиде" Вергилия.
– В кн. "Античность и современность". М., 1972, с. 322.
9. Вергилий. Буколики, IV, 4. Пер. С. Шервинского.
10. Бл. Августин. Послания, 258.
11. Гораций. Эподы, XVI. 7 сл. Пер. А. Семенова-Тяншанского.