На пороге
Шрифт:
– Знаю, – сказал Медведев серьезным голосом. – То-то раствор мутный, вижу капли твоего пота…
– Давай быстрее, – повторил и я за Лазаренко вздрагивающим голосом. – Не наслаждайся моментом…
Он ухмыльнулся.
– А это, кстати, момент исторический. Так пока избавляют только от СПИДа, гемофилии, еще чего-то редкого, а через пару лет сможем навсегда убирать гены, что приводят к раку, сахарному диабету и даже к насморку…
В шею кольнуло, я замер, а Медведев, подержав иглу в вене, медленно потянул обратно.
– Все, – сказал он. – Теперь только ждать, когда залатает. Думаю, через недельку уже можно просмотреть геном заново.
Лазаренко сказал с изумлением:
– Почему через недельку? Уже завтра можно!
Медведев сказал со злорадством:
– А это чтоб помучался. Должен же я отомстить, что третий раз обгоняет меня на драконе?.. А медведь, который его носит под мышкой? И легендарный меч у него не то краденый, не то считеренный… У меня такого все еще нет, хотя я в байме уже третий год!
Глава 3
Громко хлопнула дверь, я вздрогнул, выныривая из воспоминаний. В лабораторию вдвинулся всей тушей Медведев, могучий, толстый и косолапый от собственной неуклюжей могучести. Вес у него зашкаливает за двести килограммов, но особенно толстым не выглядит из-за природной ловкости и грохочущего жизнелюбия, к тому же у него действительно толстая и широкая кость, широкая морда, жопа и плечи, так что объемистый живот как бы и не совсем живот, вон на боках отложения еще мощнее.
Сейчас он веселый и бодрый, даже напевает что-то бравурное, лучшее из доказательств, что мои дела хреновее некуда…
– Привет, дистрофик, – сказал он громко. – Хорошо выглядишь! Цвет лица такой свежий, зеленый!.. Как у муромского огурчика. Или корнишона, как теперь говорят все чаще.
– Ну да, – ответил я слабо, – конечно…
Улыбаюсь ему жалко, он мне в ответ натужно весело, оба брешем, но мы же в обществе, так что брехать надо, мы же люди воспитанные.
– Все проверили, – сообщил он бодро. – Срослось хорошо!.. У тебя сильное воспаление, так что заживление на высоте, поздравляю. Правда, случилась небольшая… В общем, непредвиденное. Обычно, как сам знаешь, после операции порченая половинка дохнет и рассасывается, а здоровая разрастается и принимает на себя те функции, которые раньше были у неправильной…
– А что у меня?
Он развел руками.
– У тебя отмерла здоровая, а испорченная начала разрастаться. Так еще ни разу не случалось, но вообще-то статистики у нас пока что нет… Знаешь, получилась не совсем искусственная ДНК, она твоя родная, но такие в природе не встречаются. Сейчас спешно ищем вариант, как остановить ее преступную деятельность… Думаю, через недельку операцию можно будет повторить.
– Да я хоть сейчас, – ответил я жалко. – Чувствую себя так же хреново, но не хуже, чем было.
Он помялся, ответил, отводя взгляд:
– Сейчас мы сами не готовы, дружище. Ты же знаешь, сколько надо сделать до того, как. Куда там ювелирам и всяким там златокузнецам до нашего левла!
– Блин, – прошептал я, – ну что за хрень… Почему это со мной…
Он сказал веско:
– Природа мудра, друг мой. Мы – последние в многомиллиардной цепи существ, абсолютное большинство которых погибло в самом начале пути, еще не добравшись даже до половой зрелости. Ты и дожил до этого возраста только потому, что природа мудро заблокировала этот ген.
Я спросил настороженно:
– Тогда почему сразу не убрала?
Он мягко улыбнулся.
– Сам догадайся. Это же просто. Природа все делает правильно, но… очень медленно, перебирая варианты методом тыка… Этот ген у людей убрала и продолжает убирать, как только он где-то выныривает. Возможно, ты единственный, добравшийся с таким дефектом до нашего времени? Сейчас его можно сравнить с предохранителем на кнопке форсажа, запуск которого тебя быстро сожжет. Или столкнет с обществом.
– Колдун древних времен? – спросил я. – Таких сжигали?
– Или погибали сами, – ответил он. – Это ж такая нагрузка на мозг… Да и сам человек, не понимая, что с ним, мог либо сойти с ума, либо прыгнуть в пропасть, считая себя одержимым дьяволом. Со временем природа выработала защиту, наложив на этот ген заплатку.
Я пробормотал невесело:
– Которая все равно быстро изнашивается.
– Да, – согласился он, – но природа продолжает накладывать все более прочные. Думаю, сперва изнашивались за сутки, это ни на чем не основанное предположение, потом за неделю, месяц, год… За несколько десятков тысяч лет срок возрос, как видишь, до двадцати девяти лет, что просто здорово!
Я буркнул:
– Природа не торопится.
– Это ее стиль работы, – согласился он. – К счастью для тебя. Лазаренко уже прочесал миллионы букв твоей ДНК в поисках двадцатичетырехбуквенной последовательности, входящей в состав патологического гена. Бодрись. Ребята по его результатам спешно готовят новую, ну просто бронебойную заплатку!.. Как только будет готова, тут же тебе и вколю… Ну разве что буду пьяным или на футболе… Или уеду на рыбалку…
Я спросил с надеждой:
– А они успеют?
– Ребята и спят в лаборатории, – ответил он с мягким упреком. – Думаю, за неделю все сделают. И повторим. Мы не дадим тебе отбросить копыта! Кто же будет бегать за кофе?
Дверь открылась, Лазаренко вошел на цыпочках и воровато огляделся.
– Только поменьше болтайте, – сказал он свистящим шепотом. – Это и противозаконно, и даже… аморально.
Медведев громко хрюкнул, вытаращил глаза.
– Чего? Какая-такая мораль? Па-а-адумаешь… Лет через десять о ней вообще забудут.
Лазаренко, как более консервативный, а еще и администратор, что обязан стоять на страже законов и морали, проворчал: