На последнем берегу
Шрифт:
Джон Осборн засмеялся:
— Никакой это не конец света. Конец только нам. Земля останется такой, как была, только нас на ней не будет. Смею сказать, она прекрасно обойдется без нас.
Дуайт Тауэрс поднял голову.
— Пожалуй, это верно. Не похоже было, что в Кэрнсе или в Порт-Морсби так уж худо. — Ему вспомнилось, в перископ он видел на берегу деревья и кустарники в цвету — баксию и каскариллу и пальмы в солнечных лучах. — Быть может, мы были слишком глупы и не заслужили такого прекрасного мира.
— Вот это чистейшая,
А больше, видно, сказать было нечего, и они пошли курить на мостик, поглядеть на солнце, вдохнуть свежего воздуха.
Назавтра, когда рассвело, миновали вход в Сиднейскую гавань и прошли дальше на юг, в Бассов пролив. А на следующее утро были уже в заливе Порт-Филип и около полудня пришвартовались в Уильямстауне бок о бок с авианосцем. Адмирал Хартмен ждал их там и, едва перекинули трап, поспешил на «Скорпион».
Дуайт Тауэрс встретил его на узком мостике. Адмирал ответил на его приветствие и тотчас спросил:
— Каков был рейс, капитан?
— Никаких неприятностей, сэр. Операция прошла, как было предписано. Но, боюсь, результаты вас не удовлетворят.
— Вы собрали слишком мало сведений?
— Данных о радиации сколько угодно, сэр. Севернее двадцатой широты нельзя было выйти на палубу.
Адмирал кивнул.
— Больных на борту не было?
— Был один случай, наш врач определил корь. Ничего связанного с радиацией.
Они спустились в крохотную капитанскую каюту. Дуайт разложил черновик своего отчета — исписанные карандашом листы с приложением данных об уровне радиации во время каждой вахты в течение всего похода, длинные колонки цифр, выведенные мелким, четким почерком Джона Осборна.
— На «Сиднее» я сейчас же дам это перепечатать, — сказал он, — но все сводится к одному: мы узнали слишком мало.
— Ни в одном из этих портов никаких признаков жизни?
— Ничего. Конечно, в перископ дальше и выше пристани много не увидишь. Прежде я и не представлял себе, как мало мы сумеем увидеть. Пожалуй, мог бы догадаться заранее. Когда находишься в главном канале, до Кэрнса расстояние немалое, и с Морсби то же самое. А сам город Дарвин мы вовсе не видели, он ведь стоит высоко. Видели только береговую линию. — Помолчав, он докончил: — Ничего особенно неладного там не заметно.
Адмирал перелистывал исписанные карандашом страницы, изредка медлил, перечитывал абзац.
— Вы на какое-то время задерживались в каждом пункте?
— Часов на пять. Все время звали через громкоговоритель.
— И не получали ответа?
— Нет, сэр. В Дарвине нам сперва что-то послышалось, но это просто на верфи скрипела цепь подъемного крана. Мы подошли совсем близко и разобрались.
— Видели морских птиц?
— Ни одной. Никаких птиц севернее двадцатой широты. В Кэрнсе видели собаку.
Адмирал пробыл на подлодке двадцать минут. Под конец он сказал:
— Что ж, напечатайте отчет как можно
— Я читал отчет «Меч-рыбы», сэр, — сказал американец. — Там тоже почти нет данных о том, как дела на суше, что в Штатах, что в Европе. Думаю, стоя у берега, они могли видеть не больше, чем мы. — Тауэрс на минуту замялся. — Я хотел бы высказать одно предложение, сэр.
— А именно?
— Вдоль всей береговой линии уровень радиации не такой уж высокий. Научный консультант говорил мне, что в защитном костюме — шлем, перчатки и прочее — на берегу не опасно работать. Мы могли бы в любом из тех портов высадить человека на гребной лодке, с кислородным баллоном за спиной, и он бы все обследовал.
— А дезактивация, когда он вернется на борт? — заметил адмирал. — Задача не простая. Но, наверно, выполнимая. Я передам ваше предложение премьер-министру, возможно, он захочет уточнить какие-то подробности. И может быть, сочтет, что не стоит рисковать. А впрочем, мысль неплохая.
Он шагнул к рубке, собираясь через нее по трапу подняться на мостик.
— Можно нам пока отпустить команду на берег, сэр?
— Неполадок на лодке нет?
— Ничего существенного.
— Десять дней отпуска, — сказал адмирал. — Сегодня же пришлю распоряжение.
После обеда Питер Холмс позвонил жене.
— Вернулся цел и невредим, — сказал он. — Послушай, родная, я сегодня буду дома, не знаю только, в котором часу. Сперва надо покончить с отчетом и по дороге самолично доставить его в Адмиралтейство, мне все равно нужно туда заглянуть. Не знаю, когда освобожусь. Встречать не надо, со станции я дойду пешком.
— Как я рада слышать твой голос! — сказала Мэри. — Ты ведь не будешь ужинать в городе?
— Наверно, нет. А дома с меня хватит и пары яиц.
Мэри наскоро соображала.
— Я потушу мясо, и мы сможем поесть в любой час.
— Отлично. Послушай, тут вот еще что. У нас один матрос болел корью, так я вроде как в карантине.
— Ох, Питер! Но разве ты в детстве не болел корью?
— Если и болел, так до четырех лет. Врач говорит, она может повториться. Инкубационный период — три недели. А у тебя корь давно была?
— Лет в тринадцать.
— Тогда ты от меня не заразишься.
Мэри торопливо собиралась с мыслями.
— А как же Дженнифер?
— Понимаю. Я уж об этом думал. Придется мне держаться от нее подальше.
— О, господи… Но разве такая малышка может заболеть корью?
— Не знаю, милая. Попробую спросить судового врача.
— А он понимает в маленьких?
Питер чуть подумал.
— Ну, пожалуй, особого опыта по детским болезням у него нет.
— Все-таки спроси его, Питер, а я позвоню доктору Хэллорану. Как-нибудь устроимся. Я так рада, что ты вернулся.