На прикладе насечки, на сердце рубцы
Шрифт:
Он и не заметил, как уснул. Но сон его нельзя было назвать крепким. Он слышал, как арестанты разговаривали, ходили по камере, как пользовались «чашей Генуя», но все это происходило, казалось, где-то вдалеке от него. Но вот жесткая действительность коснулась его самого. Отодвинув ноги старика, к нему подсел плечистый армянин. Степан открыл глаза, почувствовав опасность.
Самопровозглашенный пахан смотрел на него хмуро, исподлобья, на губах коварная ухмылка. Рядом с ним, потирая кулаки, топтались трое.
– Вот что я тебе скажу, чувак! – скривился армянин. – Привет тебе от Ачаба!
Степан не изменил положение своего тела, но внутренне
– А ты ему от меня привет передашь. Если не свалишь…
– Ты мне угрожаешь?
– Нет, я тебя предупреждаю.
– Ты вора законного обидел. Теперь мы тебя обижать будем.
– Ну, попробуй.
– Не сейчас, потом.
Широкоплечий только сделал вид, что собирается подняться, но вдруг резко выбросил вперед левую руку. И прозевай Степан этот момент, тяжелый кулак врезался бы ему в пах. Но он был начеку, поэтому смог блокировать руку неприятеля. И тут же ответил. Это был удар по левой почке, направленный, сконцентрированный. Армянин даже не успел взвыть от боли. Стиснув зубы, повалился на левый бок, в пустоту, где только что лежал его противник.
Степан вовремя вскочил на ноги. Дружок широкоплечего попытался ударить его пяткой в челюсть. Это был красивый и очень мощный удар, с разворотом, в падении на руки, снизу вверх. Чувствовалось, что парень всерьез занимался карате. Но ведь и Степан знал в этом толк, к тому же он прошел войну… От удара он ушел шагом назад. И когда армянин упал на руки, догнал его пяткой, врезав по копчику. В этот момент Королькова поймал в свои медвежьи объятия тяжеловесный борец. Он взял его под мышки и стал давить с такой силой, что у Степана затрещали ребра. Но при этом у него оставались свободными руки. Но как быть, если невозможно замахнуться для убойного удара? Увы, выбор в этом случае невелик. И очень опасен. Для противника… Степан провел запрещенный удар – пальцами ударил борца по глазам. Несчастный застонал от боли, выпуская его из захвата. В этот момент Степана с силой ударили сзади.
Он упал, головой стукнувшись об угол стола. Пытаясь подняться, пропустил удар ногой. На этот рухнул на стол спиной, также больно ударившись Но при этом под руку попалась кружка. Ею он ударил нападавшего – ручкой точно в кадык. Закон войны – если не ты, то тебя…
К счастью, удар оказался не смертельным. Но парень с пробитым кадыком приходил в себя дольше всех.
Первым же оправился широкоплечий. Не рискнув больше связываться со Степаном, он отвел свою бригаду на исходные позиции. Но вряд ли он признает поражение. Взгляды, которыми он пытался испепелить своего противника, наводили на мысль о возможном реванше.
Степан вернулся на свое место, сел, подобрав под себя ноги, достал из сумки пару карандашей. Ничего более острого у него не было, но человека можно убить и этими предметами. Если вдруг армяне навалятся на него всей своей массой, у него не останется иного выхода, как бить на поражение. Иначе он погибнет сам. Армяне – ребята спортивные, тренированные…
– Там разговор за какого-то вора шел, – тихонько сказал старик.
Он лежал на спине, глядя на рисованного ангела, что распахнул над ним свои крылья. Кто-то из его предшественников использовал нижнюю сторону настила верхнего яруса как полотно для тюремной живописи.
– Шел, – кивнул Степан.
– Что за вор?
– Грузинский вор. Ачаб.
– Не знаю такого.
– Молодой
Я всех знаю, и молодых, и старых. И кавказских воров знаю, и славянских. А про такого не слышал.
– Так, может, он с гор только спустился, – пожал плечами Степан.
– Если с гор спустился, значит, не вор. А если я его не знаю, значит, какой-то апельсин.
– Апельсин?
– Да, есть такие выскочки. Ничего не значат, а корону им подавай. У грузин это часто бывает. Там у них в каждом селе по два-три законника. Деньги заплатил, и тебя коронуют. Можно деньгами за корону расплатиться, можно баранами… И если я не знаю, кто такой Ачаб, реального авторитета он в наших краях не имеет.
– А вы сами кто будете?
– Старик я. Семьдесят лет мне. Здоровья совсем уже нет… А в прошлом я сам вором был. Да я и сейчас вор. Но уже не в законе, а в короне. Вор в короне. Это, считай, вор в законе на пенсии, – немощно усмехнулся старик. – Сход меня на покой отправил, с почетом и уважением…
– А сюда за какие заслуги?
– За старые… Девять лет назад я еще в теме был. Ты мне скажи, чем ты этого Ачаба обидел?
– Да в КПЗ с ним сцепились. Я ему раз надавал. Он не понял. Снова полез, пришлось в реанимацию отправить. Его и еще двоих, кто с ним были…
– Верю. Парень ты отчаянный, – кивнул старик. – И постоять за себя умеешь… Откуда столько злости к черным?
– К черным?! Да нет, мне, в общем-то, все равно, кто черный, кто нет. Не люблю, когда наезжают…
– А мне кажется, ты черных не любишь.
– Ну, может, и есть что-то, но чуть-чуть… В Чечне я был, с чеченами воевал. Они нашим пацанам головы отрезали. За что их любить после этого?
– Я тебя понимаю. Но мой тебе совет: не делай различий, кто перед тобой, русский или нерусский. Что среди русских чертей хватает, что среди нерусей. И у тех достойные люди есть, и у других…
– Да я не спорю.
– Вот и хорошо… Просьба у меня к тебе есть, – понизив голос, сказал старик. – Здоровье у меня совсем никакое, нет уже прежней силы. А беспредела вокруг хватает. Наехать по непонятке могут. А я вор, я должен дать ответ. А я хожу еле-еле… Если вдруг что, ты уж позаботься о старике. Ты меня понимаешь?
– Да могли бы и не спрашивать, – улыбнулся Степан. – Старикам у нас почет…
– У тебя с молодыми проблема. Но на то они и молодые, что ничего не понимают… Я поговорю с арой, объясню ему, что к чему. Но, учти, это для тебя испытанием будет. Если он гнать на меня начнет, ты должен будешь дать ему ответ за меня… Ты меня понимаешь?
Степан кивнул, и старик взялся за дело. Он послал к самозваному смотрящему парня, обосновавшегося справа от него. Сначала долго говорил с ним, а затем отправил с приглашением. Потом с трудом сел, спустив ноги на пол. В таком положении встречал.
Первое время армянин презрительно кривил губы слушая старика, но вот его лицо разгладилось, нижняя челюсть медленно потянулась вниз. В конце концов он пожал ему руку, стоя перед ним на полусогнутых.
Старик действительно оказался очень авторитетным вором. И скоро Степан это почувствовал. На следующий день после распределения он оказался с ним в одной камере. И все время, пока старик объяснялся со смотрящим, охранял его ослабшее от старости тело. Но, как выяснилось, вор в короне напрасно опасался беспредела со стороны заключенных. В камере его приняли хорошо и выделили место рядом со смотрящим. Но старик так и продолжал относиться к Степану как к своему телохранителю.