На пути к границе
Шрифт:
Земля под соснами была почти сухая, и солнце припекало вовсю. Герда лежала, прикрыв курткой колени, на ней была легкая кофточка с короткими рукавами и с молнией на груди. Герда расстегнула молнию, и я увидел у нее в шейной ямке синяк. Он походил на крошечное сердечко величиной с монетку.
— Может, и пес тоже выдохся, — сказал я.
— Лучше помолчим, — сказала она, — от разговоров не легче. Сколько ни болтай, страх не проходит.
Она наклонилась вперед и начала что-то поправлять у своих ног. На ее лыжных брюках оборвались штрипки, и она засунула их в ботинки, чтобы ненароком на них не наступить.
Мы съели шоколад,
Мучительно хотелось пить, но воды не было, и Герда, ослушавшись меня, пососала талого снега.
— Перестань! — сказал я. — От этого только сильнее захочешь пить.
— Сильнее нельзя, — сказала она.
— Смотри только не глотай снег, — сказал я, — подержи его во рту, пока не растает, а затем выплюнь.
— Ты часом не был в бойскаутах? — спросила она.
Мы полежали немного, прислушиваясь к звукам и глядя на перистые облака, недвижно висевшие в небе, и все казалось почти зловеще обыденным, и в гости к нам прискакали белки, игравшие в прятки в верхушках сосен. Мы лежали на боку, следя за ними глазами, а они не замечали нас. И мы лежали совсем тихо, боясь пошевельнуться. В конце концов они спрыгнули на поваленный ствол и прямо над нашими головами исполнили какой-то затейливый танец, мы видели только пушистые хвосты и слышали веселое чмоканье; Герда глубоко вздохнула и, откинувшись на траву, прикрыла глаза рукой. Но тут, видно, что-то вспугнуло белок, потому что они вдруг метнулись вверх и спрятались в ветках сосны над нами.
— Пошли, — сказал я, — надо идти дальше.
Она не ответила. Я видел, как вздрагивает ее рука, заслоняющая лицо, и понял, что она плачет.
— Хорошо, — сказал я, — дам тебе еще минуту, но потом надо уходить. Не найдя нас на хуторе, они могли повернуть сюда.
Я снова улегся в траву, продолжая думать о Вольфганге.
— Хотел бы я знать, что он за человек, — сказал я, чтобы только отвлечь ее от мыслей об отце.
— Кто?
— Да тот солдат. И зачем он это сделал? Был ли это порыв или ему давно хотелось сделать что-то в этом роде?
— Ты о чем?
— Почему тот солдат притворился, будто не заметил нас?
— А, ты вот о чем! — Отняв руку от лица, она села. — Может, забавы ради. Может, он вовсе не думал о нас с тобой. Может, ему весело от одной мысли, что он нас не выдал, что он обвел своих вокруг пальца. Может, это останется в его памяти как самое забавное приключение за все время войны. Будет о чем порассказать. Наверно, он уже ждет не дождется этого Дня.
— Если только кто-нибудь ему поверит.
— Да. А если никто не захочет верить, он, пожалуй, еще станет жалеть, что спас нам жизнь.
— Я как следует не видел его лица, — сказал я, — но я бы узнал того парня по левому сапогу.
Она вдруг рассмеялась и устало покачала головой.
Мы уже не бежали, даже не шли быстрым шагом. Только теперь, спустя пять часов, мы поняли, что было бы глупо выбиваться из сил. Силы еще пригодятся нам, когда мы попадем в переплет, а пока мы шагаем по плоской, высушенной солнцем земле сосняка, где словно ни в чем не бывало жужжат насекомые и нигде не видно людей.
Глаза у Герды теперь уже не были налиты кровью, и, когда она оборачивалась лицом к солнцу, их
Я снял с дерева смолу и отдал Герде. Она недоуменно уставилась на нее, и я объяснил, что смолу нужно жевать, а глотать нельзя.
Я не знал, где мы, знал только, что нам нужно идти на восток. Я смутно припоминал, что кто-то из наших подробно рассуждал о том, какой дорогой он пойдет, если только ему удастся бежать. Наверно, Трондсен. Он был родом из этих мест и исходил здесь все вдоль и поперек. Помнится, он даже начертил гвоздем свой маршрут на спинке кровати, но у меня не было сил смотреть, я лежал не шевелясь, слушая, как он царапает гвоздем по дереву, и все время думал только об одном — непостижимом, — о том, что предстояло нам всем, а Бергхус сидел, зажав уши, и качал головой.
Названия мест, которые он произносил, так или иначе были мне незнакомы, все они одинаково оканчивались на «руд», и я бы нипочем не отличил одно от другого.
Была секунда, когда меня подмывало спросить Герду, не запомнила ли она его пояснений, но я тут же отказался от этой идеи. Это только навело бы ее на мысль об отце, а она ведь ни разу не заговаривала о нем с тех пор, как мы сидели на взгорке, следя за тоненьким столбиком дыма. Хорошо бы ей позабыть о нем. Но стоило нам остановиться, и я видел: она только о нем и думает.
«Может быть, они прекратили погоню, — размышлял я. — Может, они взяли остальных и удовлетворились этим… до поры до времени».
Утешив себя этой мыслью, я ускорил шаг. Трудно было предположить, что всем семерым удастся спастись.
Как же все это было?.. Рука Левоса на моем плече в тот миг, когда он увидел столбы и трижды прокричал: «Нет!..» А Трондсен вырвал у конвойного автомат…
И теперь мне вспомнилось многое другое, все, что я тогда увидел словно при вспышке магния, когда схватил Герду за руку и мы вдвоем перепрыгнули канаву: офицер круто повернулся назад и вдруг обрел плоть в тумане — вырывая из кобуры пистолет, он что-то кричал. Грегерс обхватил руками одного из солдат. Эвенбю стоял не шевелясь на краю канавы, и его насквозь прошил ружейный залп, и он рухнул плашмя в снежное месиво — он ведь даже не успел вскинуть руки, чтобы защититься от пуль, — а Крошка Левос принялся колотить первого, кто попался под руку, и этим первым оказался Трондсен. А Бергхус… я не мог вспомнить, как вел себя Бергхус, когда мы шли к месту казни: перед этим он беспрерывно спрашивал, который час, еще раньше, в камере, дожидаясь, когда за нами придут. И еще я вспоминал руку, сжимавшую ломоть хлеба и огрызок колбасы, который остался на койке, и волосы Герды, рассыпавшиеся у нее по плечам, унизанные каплями росы…
— Слушай! Круто обернувшись, она схватила Меня за руку. — Слышишь?
Мы прислушались, и звук повторился. Короткий яростный лай. Затем все стихло.
— Уж это никак не овчарка, — прошептал я, оборачиваясь к Герде.
Но, выпустив мою руку, она уже метнулась в чащу, и я не стал медлить, а побежал за ней, и в тот страшный, беспощадный миг все слилось для меня воедино: арест, допрос, приговор, ночи и дни перед казнью, желтые ворота с надписью «Человека освобождает труд», составленной из сосновых веток…