На пути в академию
Шрифт:
— Приветствую вас, доблестные моряки. Я слышал из-за своего стола, что вы преодолели Атлантический океан в одиночку! Этот подвиг надо непременно отметить. Эй, служанка, ещё вина, самого лучшего, самого крепкого, за мой счёт!
— Испанские моряки приветствуют доблестных мореходов Соединённых провинций, — не остался в долгу и наш капитан.
— Так давайте же выпьем за дружбу и морское братство, — предложил голландец. Я только хмыкнул про себя.
Отличная дружба, особенно, когда дружишь с существенным перевесом в пушках или военных кораблях. Встретились бы мы ему где-нибудь в сотне миль от Азорских островов,
Оловянные кружки, доверху наполненные красной терпкой влагой, манили ежевичным ароматом прекрасного вина. Вино медленно, но верно било в головы незадачливым морякам.
— Хосе, ваш корабль изрядно потрёпан и на нём нет фок-мачты. Вы не сможете доплыть до Кадиса. А вы, кстати, не собираетесь ли продавать свой груз, я охотно куплю его по разумной цене.
— Гм, кх, кха, фырр, — опьяневший де Ломо заплетающимся языком опрометчиво начал опасный разговор. — Собираюсььь, как же… я понимаю… мы без ремонта не дойдём и людей у нас очень мало.
Я с тревогой прислушивался к разговору капитанов. Пить вино, несмотря на его обалденный аромат, мне полностью расхотелось. В воздухе ощутимо запахло неясной угрозой. В это время служанка принесла кувшин с андалузским хересом. Это славное вино, правда, не в испанском исполнении, я пробовал ещё в прошлой жизни. Это сухое белое вино, с привкусом горько-солёного миндаля, имеющее двадцать три градуса крепости, могло «убить» хлеще водки, особенно женщин.
Несмотря на кажущееся спокойствие окружающей обстановки, моё сердце ощутимо нарастило сердечный ритм, затрепетав от предчувствия непоправимой ошибки. Замысел голландского капитана стал предельно ясен. Как только кувшин с хересом опустеет, все, кто принимал его внутрь, падут жертвами его коварной крепости. Уж лучше тогда бы они пили ром, чем этот… херес.
Остатки здравомыслия у всей испанской команды утекали вместе с каждым выпитым стаканом хереса, но подписать бумаги о продаже они ещё могли, чтобы потом полностью окунуться во тьму пьяной бесчувственности.
— Филин! Это… Эрнандо! Филин, Эрнандо!
Капитан, путая моё имя с прозвищем, никак не мог определиться с мыслью, которую он собирался озвучить. Наконец, после долгих усилий, помогая себе пальцами обеих рук, губами и чуть ли не ушами, он смог озвучить свои требования. К этому времени голландцу принесли с его корабля чернила, свёрток пергаментной бумаги и разнообразные перья. Для такого серьёзного дела соседний столик был освобождён от посуды, людей, остатков пищи и мокрых разводов вина и рома.
— Эр-нан-до, — практически по слогам произнёс капитан, мы продаём наш корабль, вместе с грузом… за тысячу талеров, представляешь, за целую тысячу талеров! — и он без сил свалился на свободный табурет перед подготовленным столом.
Похоже, капитан спьяну перестал ориентироваться в числах, и для него несчастная тысяча талеров превратилась в сто тысяч, и никак не меньше. Может быть, наш груз вместе с кораблём стоил и меньше ста тысяч, но ненамного.
— Я, Эрнандо, немного устал, ты почитай договор, распишись сам и покажи, где расписаться мне, и мы будем богаты. Ты получишь свою долю, а мы все славно покутим здесь и купим себе новый корабль! — еле ворочая заплетающимся языком, произнес капитан.
Ага, старый, дырявый баркас вы себе купите, там, как раз, вся наша команда и поместится, да ещё и лишние будут, — с сарказмом подумал я, но весело мне не было. Этот голландец наливал вина и мне, но так как я был подростком, да и особо не выпячивался, то он посчитал, что я обычный юнга. А что с юнги взять, кроме ежедневного тяжёлого труда.
То, что у меня при себе были пистолеты и мизерикордия, он посчитал блажью капитана, а не моим положением или статусом. Вот и не обращал на меня никакого внимания, спаивая остальных членов нашей команды. Спорить с ним я не стал и поступил по-другому. Выйдя из таверны, я сделал вид, что добежал до туалета, взглянул на рейд, а потом, вернувшись, закричал.
— Капитан, очнитесь!
— Что тебе надо, Эрнандо? — грубо ответил капитан, еле разлепляя губы и глаза.
— На корабле упала фок-мачта и виден дым!
— Не может быть?! — хмель несколько выветрился с головы капитана.
— Нам надо срочно на корабль, он горит, там что-то случилось! Беда, капитан! — я не стеснялся нагло врать, бросая ненавистные взгляды на голландца, который с досадой прислушивался к нашему разговору. Желая подсластить горькую пилюлю упущенной выгоды и показать, что я не вру, а просто тупой, я произнёс.
— Не стоит расстраиваться, мениэр (господин)! Завтра к обеду наш капитан сможет принять более взвешенное решение, если его в этом поддержит вся наша команда. К чему вам сложности… уважаемый. Мы слишком долго пробыли в море и многое испытали. Команда может не понять капитана и будет много неприятностей. А я за мир, — и, распахнув полы своей парусиновой куртки, я показал перевязь с двумя пистолетами и стилетом.
Старая, как наш мир, пословица: «Добрым словом и пистолетом можно добиться гораздо больше, чем просто словом», — снова подтверждала свою неопровержимость. Голландец недовольно поморщился, признавая мою правоту, а потом, внимательно глядя на меня, проговорил.
— Ты слишком грамотен для своих лет, либо твой возраст намного старше, чем ты выглядишь! Ты кто на этом корабле?
— Всего лишь навигатор!
— Всего лишь, — усмехнулся своим мыслям ван Белевер, — а кто тебя учил?
— Отец, монахи, море, капитан де Ломо. Многие приложили руку к моему обучению, за что я безмерно благодарен им. А долг, как известно, платежом красен. К тому же, мне должны заплатить за мои услуги. А капитан пьян, это неприемлемо, — завернул я незнакомое ему слово, произнеся его по-русски.
Очевидно, что голландский капитан посчитал сказанное каким-то неизвестным ему ругательством и пропустил мимо ушей, поняв саму суть моего ответа, и больше ничего не говоря, удалился за свой столик, мрачно попыхивая трубкой.
Мы кое — как смогли добраться до нашего корабля и, встреченные там остальной командой, уже успевшей принять на борт свежую воду и небольшой запас продуктов, улеглись спать.
Эту ночь я провёл на вахте, вместе с несколькими матросами, справедливо опасаясь, что голландец может попытаться совершить на нас нападение. Ведь мы были беззащитны, о чём я и поведал всей остальной команде, изрядно взбудоражив её и заставив отказаться от употребления нескольких галлонов вина, привезённого с берега и бывших подарком от этого самого голландца.