На пути в Итаку
Шрифт:
Мальчик сидел отдельно от папы, в другой машине, и косил глазом в нашу сторону, стараясь, как ему казалось, делать это незаметно. Но екатеринбургские барышни сосредоточились на нашем джигите — ручки клали ему сзади на плечи, по плечам и спине хлопали, когда наша машина вдруг начинала вилять, проваливаться и взлетать на полудекоративных колдобинках.
После очередной остановки — для фотографирования величественной панорамы гор и ущелья под нами, — когда мы начали снова рассаживаться в свои джипы,
Настала тишина. К машине и лежащей женщине бежали немцы. Мальчик выпрастывал свои несуразно длинные ноги наружу, потом как-то неуверенно спрыгнул, сделал несколько шагов и остановился спиной ко всем нам. Женщину поднимали, у нее оказалась разодранной коленка, но все остальное, судя по темпераменту, с которым заклокотала в ее горле немецкая, и сильная, надо полагать, речь, — осталось цело. К сыну решительной походкой двинулся папа — для вразумления. И тут в скорбной тишине грохнули за моей спиной екатеринбургские барышни: «Не… Лю… Лю… дка… ты… ы… видала?..» — они икали от смеха, колотясь головами о наши с Муссой спины. «Герлз хэв грейт шок», — попытался я оправдать их под возмущенными взглядами немцев.
Несчастный джип, ведомый турком, чуть съехал вниз по откосу и начал делать плавный разворот, набирая скорость и нацеливаясь на дорогу. Ситуация разряжалась на глазах.
— Вы что, девки?! Стыда у вас нет, — развернулся я к ним. — Это ж мальчик перед вами хотел покрасоваться.
— А то мы слепые, да? Не, а чо, покрасовался. Классно.
Папа все еще что-то выговаривал сыну, красные уши которого уже просто дымились.
— Девочки,
И вот что-то произошло. У девушек изменились лица.
— Это вы о чем?! — в голосе у Люды зазвучал металл.
— Да не я это. Не я! Это Достоевский, писатель наш великий сказал. Ему удалось обнаружить в русских всемирную отзывчивость.
— Он что, и в этом понимал? — хмыкнула Катя.
Похоже, лажанулся я с классиком. Не учел некоторых особенностей аудитории.
— Ну, девушки, вы уж извините, если что не так.
— Да ла-а-дно. Все вы… — договаривать Люда не стала.
Но на следующей же стоянке, где нам показывали каскад водопадов, а мы поднимались и опускались по камням и деревянным лесенкам, на Люду при спуске с не слишком высокого камня напала вдруг непреодолимая боязнь высоты. И с трогательной девичьей беспомощностью пропела она случившемуся рядом белобрысому пареньку: «Плиз, хелп ми!» Мальчонка, державшийся подальше от ковыляющей немки, окруженной подругами, то есть гулявший в сторонке вообще от всех, ушам не поверил. Он тупо уставился на девицу. «Хелп ми», — уже требовательно повторила та, и парень сорвался с места. Сначала он спустил ее, потом подругу ее Катю. Потом он снимал их уже со всех больших и маленьких возвышенностей. Теперь во время остановок они гуляли втроем. Согласно о чем-то ворковали. Во время обеда сели за отдельный столик втроем. Немецкий папа был задумчив.
А потом я заметил, что мальчик, оказывается, не такой уж и лопушок. Скрывалась в нем, оказывается, и мужская стать, и даже как бы — нагловатость. Девиц он уже уверенно держал за талии и громко, не обращая внимания на соотечественников, выпевал имя Люды как «Мил-ля!».
Для меня все это кончилось печально. На предпоследней остановке девицы обратились ко мне с просьбой: «Не могли бы вы пересесть в джип Мартина? Мы договорились с Муссой, и он даст Мартину порулить. Мартин на самом деле водитель классный, у него дома свой спортивный «сааб»… Ну какая вам разница? Сами говорили: людей надо жалеть».
Обратный путь я совершал рядом с турком-водителем на немецкой машине. Дамы за моей спиной — раненая и ее подруга — хранили ледяное молчание, даже между собой не переговаривались. Ну а мимо нашей машины, то отставая, то обгоняя, проплывал джип, за рулем которого гордо сидел Мартин, и на плечах его лежали руки Мил-ли (Катя держалась за Муссу). И они чего-то кричали друг другу. В эти минуты я ощущал наплывающую на меня сзади волну ненависти двух поруганных немок как некую физическую субстанцию.
…Вот и цитируй девицам классиков.