На пятьдесят оттенков светлее
Шрифт:
— Я не знаю. Я просто рада, что ты все еще разговариваешь со мной.
— Ты знаешь, я не люблю говорить обо всем этом дерьме. Но дело сделано. Все кончено, — говорит он тихо.
— Нет, Кристиан, не кончено.
Мысли окружают меня и впервые я задумалась; что было бы, если бы все, действительно, было кончено. Он всегда будет Пятьдесят оттенков. Мои Пятьдесят оттенков. Хотела бы я, что бы он был другим? Нет — только, чтобы он чувствовал себя любимым.
Взглянув на него, я ловлю момент для того, что бы насладиться его пленительной красотой. И он мой. Он пленит
Он дарит мне взгляд исподлобья, наполовину — насмешливый, наполовину — настороженный, и полностью — сексуальный, потом берет меня под руку, и мы пробираемся через толпы туристов к месту, где Филипп и Гастон припарковали просторный Мерседес. Я кладу руку в карман его шорт, и благодарна за то, что он не злится на меня.
Но, честно говоря, — как четырехлетний ребенок может не любить свою маму, даже учитывая то, что она очень плохая мать? Я тяжело вздыхаю и крепко обнимаю его. Я знаю, что за нами следит целая группа охранников. Мне интересно, они вообще едят?
Кристиан останавливается рядом с небольшим ювелирным магазинчиком и смотрит на витрину, затем на меня. Он хватает мою руку и проводит пальцем по красной линии следов от наручников.
— Она не болит, — уверяю я его.
Другая рука занята пакетом. Он хватает и эту руку тоже, мягко поворачивает ее, проверяя мои запястья. Платиновые часы «Омега», которые он подарил мне в наше первое утро в Лондоне, прикрывают след от наручников.
Гравировка все еще заставляет меня замирать.
Анастейша,
Ты больше, чем моя любовь, ты — моя жена.
Несмотря ни на что, несмотря на все пятьдесят оттенков, мой муж может быть романтиком. Я смотрю на следы страсти на моих запястьях. С другой стороны, он может быть, иногда, диким.
Выпустив мою левую руку, он приподнимает мой подбородок пальцами и с болью в глазах изучает выражение моего лица,
— Они не болят, — повторяю я.
Он подносит мои руки к губами и покрывает их извиняющимися поцелуями.
— Пойдем, — говорит он и ведет меня в магазин. — Вот. — Кристиан показывает на платиновый браслет, который только что выбрал. Он великолепен; украшенный изящной филигранью в виде абстрактных цветов с мелкими бриллиантами в их серединках.
Он застегивает его на моем запястье. Браслет достаточно широкий, чтобы закрыть отметины от наручников. Он стоит около тридцати тысяч евро, как мне показалось, хотя я и не поняла его разговора с продавцом на французском.
Я еще никогда не носила чего-то столь же дорогого.
— Так-то лучше, — шепчет он.
— Лучше? — Шепчу я, глядя в светящиеся серые глаза, сознавая, что тощая продавщица смотрит на нас завистливым и неодобрительный взглядом.
— Ты знаешь, почему, — говорит неуверенно Кристиан.
— Мне это не нужно. — Я трясу запястье и браслет сдвигается. Он ловит дневной свет, проникающий через окна магазинчика, и
— Мне это нужно, — говорит он с абсолютной искренностью.
Почему? Почему ему это нужно? Почему он чувствует себя виноватым? Из-за чего? Из-за следов от наручников? Из-за его биологической матери? Из-за меня? О,Пятьдесят.
— Нет, Кристиан, не нужно. Ты уже дал мне многое. Волшебный медовый месяц. Лондон, Париж, Лазурный Берег и ты. Я очень счастливая девушка, — шепчу я и его взгляд смягчается.
— Нет, Анастейша, я очень счастливый человек.
— Спасибо. — Встав на носочки, я обвила руками его шею и поцеловала. Не из-за браслета. Из-за того, что он — мой.
Еще в машине он занимается самокопанием, глядя на поля, яркие подсолнухи, — головки которых, склоняются все ниже, греясь в лучах полуденного солнца.
Один из близнецов, — я думаю, что это Гастон, — за рулем, и Тейлор сидит рядом с ним впереди. Кристиан печально размышляет о чем-то. Я сжимаю его руку и чувствую ответное ласковое пожатие. Он смотрит на меня, прежде чем отпускает мою руку и ласкает колено. Я одета в короткую, пышную, голубую с белым юбку, и голубой, обтягивающий топ.
Кристиан колеблется, и я не знаю, куда будет путешествовать его рука, — до моего бедра, или вниз по моей ноге. Я замираю, в ожидании ласковых прикосновений его пальцев, и у меня перехватывает дыхание. Что он собирается делать? Он выбирает движение вниз, вдруг хватает за лодыжку и тянет мою ногу к себе на колени. Я разворачиваюсь своей спиной так, что оказываюсь лицом к нему в задней части автомобиля.
— Я хочу и другую тоже.
Я бросаю нервный взгляд на Тейлора и Гастона, чьи глаза решительно направлены на дорогу, и кладу свою другую ногу ему на колени. Его глаза прохладные, он протягивает руку и нажимает на кнопку, расположенную в двери. Перед нами из панели выскальзывает тонированное стекло, отделяющие приватную пассажирскую зону, и через десять секунд мы оказываемся фактически наедине.
Вау… неудивительно, что в конце этой машины так много места для ног.
— Я хочу посмотреть на твои щиколотки. — Взгляд его озабочен.
Следы от наручников? Боже… Я думала, мы закончили с этим. Если и есть следы, они закрыты ремешками на сандалиях. Я не помню, как они выглядели с утра.
Он нежно гладит большим пальцем мою правую стопу, заставляя меня извиваться. Улыбка играет на его губах, и он ловко расстегивает один ремешок. Улыбка тут же исчезает, когда он сталкивается с темно-красными метками.
— Мне не больно, — шепчу я.
Он смотрит на меня, и выражение его лица печально, губы сжаты в тонкую линию. Он кивает, как будто верит мне на слово. Я покачиваю расстегнутой сандалией, поэтому она падает на пол, но я вижу, что он потерян. Он рассеянно и задумчиво, — почти машинально, — ласкает мою ногу, отвернувшись, чтобы посмотреть в окно машины еще раз.
— Эй. Чего ты ожидал? — Спрашиваю я.
Он смотрит на меня и пожимает плечами.
— Я не ожидал, что буду чувствовать себя так, глядя на эти следы, — говорит он.