На раскаленной паутине
Шрифт:
7.
Утомительное дежурство, бездарное времяпрепровождение, бесконечное сидение с телефонной трубкой возле уха и карандашом в руке валило Елистратова с ног. Он не привык к такой работе, и каждый час длился как сутки.
Он не стал загонять машину во двор, а оставил ее возле подъезда. Часа четыре на сон — и вновь на работу. Завтра начинается строевая служба. Съезд в город московского политического бомонда требует чистых улиц и радужных улыбок. У нас все в порядке! Подполковник не хотел ни о чем думать. Пошли они все!… Холодный душ на ночь и чистая постель.
Стряхнув воду с фуражки и погон, он вошел в подъезд и стал подниматься по темной лестнице. «Опять лампочку сопляки вывернули! Как темнеет — так попадаешь в катакомбы какие-то, а не в жилой дом».
— Елистратов?
Он не мог разглядеть человека, скрывавшегося в темноте, но голос показался знакомым. На всякий случай подполковник сунул руку в карман и нащупал холодную рукоять пистолета.
— Мне надо поговорить с тобой, Глеб Сергеич.
— Завтра в управлении. На сегодня прием окончен. Он взялся за перила и продолжил движение вверх.
Человек догнал его на лестничной клетке второго этажа. Здесь лампочка горела, ее еще не успели выкрутить.
— Извини, Глеб. Но поговорить нужно сейчас. Елистратов остановился и лениво повернул голову назад. Теперь он его узнал. Что важного может сказать ему безработный телеведущий, публикующий свои заметки под чужим именем? Да еще среди ночи.
— Я устал, Шура. Как же я устал! Давай завтра.
— Боюсь, не доживу до завтра. Десять минут погоды не делают. Выслушай.
— Ладно, пойдем. Постараюсь в течение десяти минут не заснуть.
Они молча поднялись на четвертый этаж и вошли в скромную однокомнатную квартиру начальника криминальной милиции. Неуютную, холостяцкую.
— Присаживайся, если найдешь место, и выкладывай. Только внятно, четко и без пудры. Здесь тебе не шоу. Как говорит мой начальник: «Надо уложиться в двадцать слов».
Елистратов скинул с себя мокрую одежду, натянул махровый халат, достал из холодильника початую бутылку водки и тарелку с нарезанным салом. Хлеба в доме не нашлось.
Разлив водку в пыльные стаканы, он подал один гостю.
Выпили, закусили.
— Глеб, ты знаешь обстановку в городе…
— Брось, Шурик. Ты тут ни при чем. Тобой и шпана не заинтересуется. Тут слоны бревнами друг в друга швыряют.
— Что ты думаешь об убийстве?
— Ничего. Твои коллеги все уже напечатали в газетах.
— Чушь! Журавлев тут ни при чем. Я наводил о нем справки.
— Хочешь обсуждать Журавлева? Двадцати слов не хватит, и в десять минут не уложишься.
— Речь идет о ложной информации, заведомо подготовленной для травли парня. Тот, кто диктует фальшивки, и связан с убийствами.
— И по-твоему, это Духонин?
— Он марионетка. Исполнитель. Ты сам все знаешь, Глеб. Чего таить? Мы росли вместе, я знаю тебя и перестаю понимать.
— С Журавлева на меня перекинулся? Пять минут прошло. Выкладывай суть или проваливай.
Елистратов допил водку и рухнул на постель, не снимая ботинок.
—У нас нет никаких версий, Шура. Ищут Журавлева. Убийца он или свидетель — следователи разберутся. Чего ты от меня хочешь? Я не Господь Бог.
— Удобная позиция.
— Мы ни до чего не договоримся.
— Послушай, что я тебе скажу. Не так много в городе порядочных людей. Виктор Зернов в этом плане сомнений не вызывает. Прошлой ночью я был у него. Он собрал материал, сравнимый с ядерной бомбой. Взрыв — и головы всей верхушки местной мафии летят с плеч. Документы Зернов разбил на части и сложил в несколько конвертов. Один он доверил мне.
Услышав о конверте, Елистратов сбросил ноги с кровати и закурил.
— Ты вскрывал конверт?
— Конечно. Я же по крови своей репортер и по духу. Этот конверт нужно было передать адвокату Садальскому. Все документы должны были стекаться в его руки. Но Садальского убили. Вряд ли он успел получить все. Сколько человек Зернов отправил с пакетами — я не знаю. Во время вечеринки он практически с каждым уединялся на короткое время в своем кабинете. Человек двенадцать там побывали. Думаю, что это его специальный ход. Кому-то из гостей он не доверял и специально путал карты. К утру гости начали разъезжаться. За всеми не уследишь, но мне на хвост прицепились.
— С чего ты это взял?
— На развилке, ведущей в город, есть стоянка. Я видел пять или шесть машин. Черные «волги», как у тебя, и все с краснодарскими номерами. Одна поехала за мной. Потом я выяснил, что номера фальшивые. Таких в природе нет. Значит, команда готовилась основательно. Мне удалось ускользнуть от хвоста. Машина моей подруги выручила.
— Ты видел эти машины только на обратном пути?
— Не помню. Но я сменил машину. Попалась развалюха, и на окраине города я застрял. Но гонки продолжались. Сколько машин в сопровождении черных «волг» промчалось мимо, я уже не помню. У меня поджилки тряслись со страху. Я сидел в сломанной «пятерке», и меня колотило. На мою колымагу никто не обращал внимания.
К Садальскому я приехал около девяти. Там работали ваши люди. Мне сержант рассказал по секрету, что произошло. И что мне делать? Поболтался по городу и поехал обратно к Зернову. А там другая толпа из газетчиков. Зернов не явился на пресс-конференцию. Выяснилось, что его увезли с приступом в больницу, а уже вечером я узнал о его смерти. Смертей произошло немало, и все связаны с посланиями Зернова. Я еще жив, конверт у меня, но я нахожусь между молотом и наковальней. Упустили один раз — второго промаха не сделают. Уверен. Тут орудуют спецслужбы. Только профессионалы могут быть такими расторопными.
Одним словом, домой я не вернусь. У меня есть сарайчик на пляже «Солнечный мыс». Там и торчу до темноты. В конверте документы. Доклад о коррупции, составленный покойным мэром. Но у меня лишь часть. Весь объем я не знаю. Но каждый факт подтвержден документами. Нами руководят монстры, и все мы сидим на пороховой бочке. Волосы дыбом встают. Могу сказать одно: мафиози узнали о докладе и ведут его поиски. Зернова кто-то заложил. И поверь мне, Глеб: они ни с кем и ни с чем не посчитаются, но доклад найдут. Если они не отнимут топор у палача, то он бошки им поотрубает. У них нет выбора. Либо доклад, либо смерть. И я не могу тешить себя надеждой, что от таких людей можно спрятаться. И я не верю в естественную смерть Зернова.