На раскаленной паутине
Шрифт:
— Постараюсь.
— Спасибо вам.
Девушка выглядела растерянной и печальной. Вряд ли она поверила в талант посетившего ее сыщика.
Журавлев потоптался и задал еще один вопрос:
— Вы знаете Менделевича Давида Осиповича?
— Конечно. Очень богатый человек. Все спортивные комплексы Большого Сочи принадлежат ему. Фактически, но на бумагах, думаю, выглядит все иначе.
— Значит, мы не можем исключать, что деньги за аренду предназначались ему?
— По логике вещей так и должно быть. Но точно ничего утверждать не могу. Менделевич превратился в невидимку, оградившись заборами и многочисленной охраной. Мне кажется, его прижала местная мафия, желающая все прибрать к своим рукам. Спортивные комплексы приносят большие доходы. Менделевич — человек сильный, решительный. Его не просто запугать, и без боя он ничего не отдает.
— Они могут его убить?
— Вряд ли. Частная собственность перейдет к родственникам. Ничего не изменится. Они хотят добиться добровольной продажи спортивных комплексов. Его доведут до белого каления и вырвут акции из рук. Вот что натворила идиотская приватизация. Когда-то Менделевич всего-навсего был директором стадиона. Он скупил всё на проклятые ваучеры, всё, вплоть до спортивного инвентаря.
— Значит, не зря был директором. Извините, Геля, что оторвал вас от дел. Я постараюсь найти вашего шефа. Надеюсь, что с ним все в порядке. Она ему не поверила.
Выходя на улицу, Журавлев пытался анализировать. Скорее всего, деньги Омельченко вез для Менделевича. И тот и другой были на вечеринке у Зернова. По законам логики Омельченко там и передал ему арендную плату. Какой смысл им еще раз встречаться по одному и тому же поводу? Но как это выяснить точно?
Он сел в машину, развернулся и поехал в Сочи.
В пять часов вечера Журавлев подъехал к особняку Менделевича, расположенному в противоположной стороне города от того места, где ждала его Лика. Он даже не вспомнил о девушке, думая о насущных проблемах.
Все правильно. Высоченный кирпичный забор и колючая проволока. Такую крепость штурмом не возьмешь. Журавлев подошел к воротам и позвонил. Сработало переговорное устройство, ему даже калитку не открыли.
— Назовите себя.
— Я прибыл по поручению Родиона Омельченко. У меня дело к Давиду Осиповичу.
— Какое дело? — спросил динамик
— Конфиденциальное. Разговаривать я буду только с ним.
— Ждите. Сейчас выясним.
Спустя десять минут, когда Журавлев уже отчаялся ждать, в стальных воротах приоткрылось окошко, через которое, кроме одного серого глаза, ничего увидеть не удалось. Зрачок бегал по сторонам в поисках засады. Но ничего интересного не нашел.
— Давид Осипович уехал вчера в Москву. Его нет в городе. Что ему передать?
— Передайте, что он только что упустил шанс поквитаться с противником. Я позвоню ему вечером.
— А вы знаете, что Омельченко убит?
— Мог предположить. Он оставил нам очень много забот и хлопот, а сам отстранился от дел и улетел на небеса.
— Кто вы?
— Можете добавить своему хозяину, что я доделываю поручение главы администрации города Зернова за тех, кто прошедшей ночью не сумел его завершить.
Дальше разжевывать не имело смысла. Журавлев повернулся и направился к машине. Еще одна осечка. Менделевич так просто к себе не допустит, а прокурор звонить ему не хочет. Может, и правильно. Курьеры ничего о прокуроре не знали, и почему кто-то должен ему доверять. Должность — еще не гарантия. Во всяком случае, у Менделевича будет время подумать, взвесить и оценить ситуацию, и наверняка он ответит на его телефонный звонок. Трудно поверить, что такой человек, как Менделевич, согласился стать курьером, но, с другой стороны, ради избавления от мафиозных структур он пойдет на многое, пока те не вышвырнули его на обочину. Так или иначе, но Менделевич знает немало, и, возможно, один из конвертов хранится у него.
Журавлев торопился. К шести часам он должен подъехать к Луна-парку, где ждет его секретарь прокурора с обещанным реквизитом. День прошел нормально. Ситуация более-менее понятна. Впереди еще вечер, и если правильно распределить время, то можно продвинуться еще дальше в этом запутанном деле. У страха глаза велики, а по сути — ничего особенного.
5.
Возле входа в Луна-парк стояла только одна машина — синяя «шкода-октавия». Надежная, неплохая тачка. Если она предназначалась ему, то прокурор щедрый человек. Правда, вряд ли он предоставил свою личную машину, но какое это имело значение.
Возле «шкоды» на почтительном расстоянии прогуливался секретарь прокурора. Молчаливый сдержанный мужик, знающий свою работу. Журавлеву он понравился с первой встречи.
Они сошлись на середине.
— Еще раз здравствуйте, Олег Палыч.
— Рад, что вы в добром здравии. Настроение, как я вижу, у вас тоже деловое. Смелый вы парень, Вадим Сергеич.
— Работа такая. А смелость здесь ни при чем.
— Все, что вам может понадобиться, лежит в отделении для перчаток, а на соседнем сиденье найдете сверток. В нем ваш новый костюм. Вы своим видом привлекаете к себе слишком много внимания. И еще… — Он достал из кармана красную книжечку и передал Журавлеву. — Удостоверение прокуратуры на имя Аркадия Черных. Он сейчас в отпуске, и его мало кто знает. Заместитель начальника следственного отдела. Вашу фотографию пришлось взять из газеты, уменьшить, подретушировать… Получилось нормально.
— Спасибо. Развязали мне руки в некоторой степени. Одни — мои снимки увеличивают, другие — уменьшают, а я все тот же.
— Сами сказали, таков профиль вашей работы. Если еще что-то понадобится, звоните мне напрямую. Не забывайте и о прокуроре. Он ерзает в кресле, как мальчишка на стадионе. На сегодня вы его последняя надежда. Юрий Антонович даже своим следователям не доверяет. Никому. И чем вы его подкупили, понять не могу.
— Тем, что я незаинтересованное лицо. Человек со стороны. Никто мне ничего не должен, и я никому.
— Опасайтесь полковника Духонина. У него на вас огромный зуб. К тому же Духонин стал калифом на час. Других хозяев в городе нет. И вот еще одна неприятная новость. В вечернем выпуске новостей сообщили, что в больнице скончался Виктор Арсеньевич Зернов. Председатель Думы Берзин на телефонные звонки не отвечает. Пошел на попятную. Очевидно, его сумели чем-то запугать. По-другому я его поведение расценить не могу. Он остался последним из тех, кто составлял доклад.
— В одиночку прокурор не убедителен?