На ратных дорогах
Шрифт:
— Лучше нашего дьякона поете, — улыбаясь, добавил кряжистый ефрейтор и тоже, протянув руку, представился: — Иван Середа.
Вскоре после этого знакомства роту подняли по тревоге, приказали забрать пожитки и выходить из казармы.
Зябко поеживаясь на только что выпавшем первом снегу, солдаты нашего четвертого батальона построились на городской площади. Священник отслужил молебен. Потом батальонный объявил:
— Поздравляю, братцы, с выступлением на фронт! Покажем немцу русскую солдатскую силу. Ура!
И вот уже поданы теплушки.
Когда позади осталась Варшава, появились первые следы войны: разбитые станционные постройки, черные печные трубы на месте сгоревших домов.
На станции Скерневице полк высадился. Расположились бивуаком на огромной площади, окруженной небольшими домишками. Слева костел и кирпичный дом ксендза. Сразу за домами поле. Петляя, вдаль уходит изрезанная рытвинами дорога. Мы видим, как по ней к станции движется вереница подвод с тяжелоранеными, а по обочинам плетутся легкораненые, с окровавленными повязками. От них узнали, что фронт совсем близко и бои там идут сильные, с утра до ночи.
На следующий день, 8 ноября 1914 года, начался марш. За три дня прошли девяносто верст. В полдень десятого стали слышны далекие пушечные выстрелы. Изредка встречались подводы с ранеными. Солдаты торопливо уступали им дорогу.
К вечеру уже различалась пулеметная стрельба. Казалось, где-то неподалеку колотушками переговариваются ночные сторожа. Прошли еще верст пять лесом и спустились в окопы.
Отделенный командир В. Беляев приказал:
— Винтовки зарядить и положить на бруствер! Без моей команды не стрелять. Не спать. Ночью пойдем в наступление.
Долго мы с Потаповым стояли в окопе, пристально вглядываясь в темноту, ловя ночные звуки. Впереди, совсем близко, — немцы. Но они ничем себя не выдавали. Лишь время от времени в небо взлетала ракета, описывала дугу и падала, затухая.
Под утро из соседнего взвода прибежали Климов, Дмитриев и Гебельт. Климов, служивший до этого в армии, предложил:
— Давайте держаться вместе, фельдфебель разрешил. Будем действовать по двое. Только, чур, помните святое правило — друг друга выручать.
Потом нас собрал отделенный:
— Сейчас будет сигнал к наступлению. Как выскочим из окопа, сначала пойдем быстрым шагом, без шума. Стрелять запрещается — в своих попасть можно. А останется до немецких окопов шагов сто пятьдесят, кричи «ура» и бросайся в атаку. В окоп прыгай смело, коли немца штыком, бей прикладом. Очистим один окоп, вылезай и беги дальше. Там вторая линия. Понятно?..
О своем первом штыковом бое участники вспоминают по-разному. Одни говорят, что сгоряча ничего не замечали, все проходило словно в тумане. У других, наоборот, первый бой запечатлелся до мельчайших подробностей. Я отношусь к последним. Прошло почти 50 лет, а свою первую атаку я помню так живо, будто это только что произошло.
Климов построил нас клином: сам в центре и впереди, правей — мы с Потаповым, левей — Дмитриев, Гебельт и Бардушкин. Наш младший унтер-офицер совершенно преобразился. Казалось, он стал выше ростом. Но почему так часто снимает очки и протирает стекла? Видно, все же волнуется.
Потянул предрассветный ветерок.
— Вперед! — пронеслась по окопу команда.
Мы выпрыгнули наверх, на мгновение задержались, как бы собираясь с духом, и торопливо пошли вперед. Темнота постепенно раздвигалась. Стали видны поле, неровная цепь солдат. Впереди идут ротный и батальонный.
Тишину разорвал выстрел из немецких окопов. Следом раздались залпы, заработал станковый пулемет.
Батальонный обернулся, выхватил из ножен шашку, громко крикнул: «Ура!» — и побежал. Тысячи голосов наполнили поле победным криком, придавая храбрости слабым и наводя страх на врагов. Потом то здесь, то там, словно подкашиваемые невидимой рукой, падали в нашей цепи сраженные пулями солдаты.
Батальонный первым подбежал к немецкому окопу, вскочил на бруствер, но тут же упал, бездыханный.
Увидев, что в меня целится немец, я успел выстрелить, затем всадил в податливое тело штык. Издав короткий стон, враг упал. Левей что-то тараторил второй. Вместе с Климовым закололи его и бросились на третьего. Но тут я услышал голос Потапова:
— Василий, на помощь!
Оглянулся, вижу — на него и Бардушкина напали три немца. Поворачиваюсь и всаживаю штык в бок одному из них. Второго заколол Климов, а с третьим расправились Потапов и Бардушкин.
Снова и снова вспыхивают короткие схватки. Слышится звон металла, стоны раненых, тяжелое дыхание дерущихся. Сквозь непонятное бормотание немцев доносятся выкрики разгорячившихся солдат:
— Вот тебе, собачья душа!
— Получай, сволочь!
Противник не выдержал нашего напора, побежал. Мы погнались за отступающими, в дальних стреляли, ближних нагоняли и кололи в спину. Так, преследуя бегущих, ворвались во вторую линию окопов. Снова разгорелся штыковой бой. Но немцев здесь было меньше, и мы быстро с ними справились.
Когда уже все кончалось, меня опять окликнул Потапов:
— Спасай Бардушкина!
Оказалось, Иван оторвался от группы. Здоровенный немец выбил у него винтовку и замахнулся своей. Мы опоздали на какое-то мгновение. Бардушкин, охнув, упал на землю. И тут же два штыка — мой и Климова — пронзили врага.
Было обидно, что мы не смогли спасти товарища. А он лежал, удивленно раскрыв глаза, словно желая спросить:
— Ребята, что со мной?
— Вперед! — крикнул взводный. — Убитым займутся санитары!
На окраине города Бяла (его название мы узнали позже) — еще окопы. В них ворвались с большей яростью. Климов и Потапов хрипло орали:
— Коли за Бардушкина!
— Бей за Ивана!
С десяток немцев заплатили жизнями за смерть нашего друга. Позже солдаты говорили, что наша группа носилась по окопам, колола направо и налево, не разбирая, живых и мертвых.