На равнинах Авраама
Шрифт:
Индейцы и их пленники спустились в долину, и начался долгий, угрюмый переход через лес.
Однако, перед тем как отправиться в путь, Шиндас получил какое-то указание. Когда два гонца, посланные на ферму Люссана, присоединились к отряду и Тайога дал знак остановиться, чтобы выслушать их рассказ, молодой сенека вынул из висевшего у его пояса мешка пару мокасин и протянул их Джимсу. Джимс наклонился и надел на ноги Туанетты эту неуклюжую, но необходимую в путешествии обувь.
Два храбреца вернулись со скальпом белого человека и со сломанной стрелой, которая поразила его. Они взволнованно перебивали друг друга, и по их жестикуляции Туанетта догадалась, о чем именно они рассказывают. Индейцы в лицах изображали отчаянную схватку их пленника с белолицым могавком. Они измерили разницу в их весе и сложении. Один из них схватил туфлю Туанетты и показал каблук — еще одно доказательство правдивости Джимса. В качестве последнего аргумента сломанную стрелу сравнили с другими стрелами в его колчане. Каменное лицо Тайоги немного смягчилось, и он с новым интересом взглянул на лук Джимса. Не обнаружив
— Пусть он покажет нам, на что способен, Сломанное Перо, — сказал старик, все еще подтрунивая над племянником из-за того, что тот опозорил свой военный убор. — Ты тоже стреляй вместе с ним: ведь ты так гордишься своей меткостью!
Натянув огромные мокасины на маленькие ножки Туанетты, Джимс поднялся с колен и взял протянутый Шиндасом лук. Затем он повесил на плечо колчан, чтобы иметь стрелы под рукой, и огляделся в поисках мишени. Туанетта видела, как краска проступает на щеках Джимса, и окликнула его, чтобы поддержать и ободрить. Испытания Джимс не боялся — ведь даже Капитанская Трубка не мог с такой скоростью выхватывать стрелы из колчана и одну за другой, словно стаю молниеносных птиц, посылать их в цель. Джимс показал на обугленный пень футов шести в высоту примерно в полутораста ярдах от них и пустил стрелу. Она упала в двадцати шагах от него. Отмерив таким способом расстояние и обозначив цель, он одну за другой послал еще четыре стрелы с такой быстротой, что едва первая серебристая вспышка подняла над пнем облачко черного угля, как последняя стрела уже сорвалась с тетивы. Две стрелы ударились о пень, третья расщепилась о камень у его основания, четвертая со свистом пролетела немного выше, отклонившись на фут вправо, то есть в том направлении, в каком дул ветер.
Туанетта радостно вскрикнула и посмотрела на невозмутимое лицо предводителя сенеков. Тайога обернулся, и взгляд его проницательных глаз остановился на девушке, а не на том, кого он подверг испытанию. Увидев, что она снова приветливо улыбается ему, словно уже считает его своим другом, старый индеец обратился к Шиндасу с таким выражением лица, которое при других обстоятельствах не предвещало бы ничего хорошего.
— Тебе нет необходимости стрелять, Сломанное Перо! — воскликнул он. — Ты побежден до того, как вступил в единоборство, и я не хочу, чтобы ты покрыл себя еще большим бесчестьем. Из этого юноши выйдет сенека, который превзойдет тебя. Он пойдет с нами. Он станет нам братом, а мы отблагодарим его, взяв с собой эту девушку. Она займет в моем вигваме место Серебряной Тучки. Пусть ему отдадут добытый им скальп. Позаботься об этом, чтобы, когда мы вернемся к себе, он мог бы получить перо в волосы.
Затем он обратился к Джимсу:
— Слушай меня! Собери свои стрелы и побереги их для врага сенеков!
И наконец, к Туанетте:
— С этого часа ты — Серебряная Тучка. Она была моей дочерью. Она умерла.
В лице предводителя не было заметно ни волнения, ни нежности, ни дружеского расположения. Тайога отошел от пленников и встал во главе отряда — гигант среди своих воинов, чудовище свирепостью изуродованного лица, король величественностью осанки и благородством движений. Индейцы без единого звука бросились по местам. Двое, как собаки, побежали впереди проверять безопасность тропы. Двое отстали, чтобы следить за тылом. С каждого фланга в деревьях скрылось по скороходу. Шиндас побежал подобрать стрелы Джимса, а тем временем один из воинов, ходивших на ферму Люссана, несмотря на отвращение и протесты юноши, прикрепил к его поясу скальп белого человека.
И вновь продолжил прерванный путь на запад индейский отряд. В середине длинной вереницы неслышно ступающих по тропе мужчин шла девушка. Ее длинная темная коса блестела в лучах солнца, щеки разрумянились от ходьбы, в глазах отражались не только безысходное горе и мука. Погрузившись в мысли о предстоящих испытаниях, она слышала за спиной трусцу собаки и шаги человека, которого любила.
Глава 16
Туанетту нисколько не удивляло, что ее испуг прошел, а боль, вызванная гибелью отца, утихла. В бедах, выпавших ей и Джимсу, девушка видела перст судьбы. Предстоящие лишения и борьба притупили горе, и она не боялась их. Дикари больше не внушали ей ужаса, хотя, по крайней мере, половину из них опоясывали пекановые или ольховые обручи с еще не высохшими трофеями, добытыми на тропе войны. Что-то неуловимое в облике индейцев пробудило в Туанетте надежду и даже уверенность… Гибкая грация тела, сила мускулистых плеч, гордая посадка головы, звериная плавность движений, с какой они скользили по земле… И Джимс был похож на гордых жителей лесов! Эту дикую красоту и внутреннюю свободу она и полюбила в нем с самого начала и их же старалась возненавидеть: с одной стороны, из духа противоречия, с другой — боясь поддаться их обаянию. Теперь ей казалось невероятным, что она приложила к этому немалые усилия. Туанетта поняла, что любит Джимса с того самого дня, когда на ферме Люссана увидела, как он побледнел от оскорбления Поля Таша.
Слишком большие мокасины не мешали Туанетте идти легко и быстро. Она вовсе не была такой хрупкой, как думал Джимс, когда она старалась не отстать от него в своих туфлях на высоких каблуках. Ее стройное тело отличалось силой и гибкостью, глаза — зоркостью, ноги — выносливостью. Пропустив несколько воинов перед собой, чтобы проверить, все ли в порядке, Шиндас увидел, с какой легкостью Туанетта поспевает за идущими впереди, и ею глаза загорелись от удовольствия. Он пристроился к Джимсу, и они стали вполголоса разговаривать. Даже Вояка, казалось, сменил гнев на милость, став в одну колонну с теми, кому он всю жизнь не доверял и кого боялся. Шиндасу нравился хромой пес, и он дважды клал свою бронзовую руку ему на голову. Из разговора с Шиндасом Джимс узнал немало интересного, и ему не терпелось поделиться новостями с Туанеттой.
Даже самый внимательный наблюдатель не обнаружил бы в отряде сенеков признаков дружелюбия и милосердия. Неброская одежда индейцев еще более усиливала это впечатление. Их лица не покрывала синяя, красная и черная краска, как у большинства дикарей, ступивших на тропу войны; кожа испытала только воздействие солнца и ветра. Они не были обнажены, и в ушах у них не висели кольца из медной проволоки. Каждый воин имел при себе два мешка: в меньшем он нес съестные припасы, в большем — одеяло из оленьей шкуры. У некоторых за спиной висел пекановый лук, и все были вооружены ружьями и томагавками. Не вызывало сомнений, что это военный отряд, тщательно сформированный для долгой и опасной миссии, и с той же долей уверенности можно было заключить, что его миссия увенчалась полным успехом. Воины добыли двадцать шесть скальпов, и это по самым строгим меркам являлось внушительным достижением. Восемнадцать скальпов они сняли с мужчин, пять — с женщин и три — с детей.
Во главе зловещей вереницы, словно пантера, выступал Тайога. Всякий раз, когда тропа резко сворачивала, Туанетта мельком видела его лицо, в чертах которого навсегда запечатлелись горе и жестокость. Но вид этого лица не вызывал у нее леденящего страха. За первые мили похода взгляд Тайоги дважды останавливался на девушке, и дважды она отвечала на него улыбкой, а один раз весело помахала рукой. Сама не зная почему, Туанетта не боялась Тайогу; по-своему он даже нравился ей. Она была уверена, что он не убьет ее, и, когда рядом с ней оказался Джимс, поделилась с ним своей уверенностью. Но Шиндас успел предупредить своего нового друга: «Теперь у меня больше надежды, потому что девушка идет легко и быстро. Ей надо поспевать за отрядом. Если она выбьется из сил, Тайога убьет ее, хоть он и выбрал ее на место Серебряной Тучки».
Индейцы шли с самого рассвета и в полдень остановились, чтобы впервые за день поесть. Это была скромная трапеза людей сильной породы, которые, за исключением редких праздников, никогда не ели много и приписывали свою выносливость именно воздержанности в еде. «Те из моих храбрецов, что много едят, мало сражаются», — предупреждал свой народ Корнплантер. Многие века природа приучала индейцев к удовлетворению лишь самых насущных потребностей, к образу жизни, при котором умеренность в пище является первейшим законом выживания 26 . Из мешка с провизией каждый воин высыпал в ладонь зерна маиса, смешанные с горохом и сушеными ягодами, и не спеша съел все до последней крошки. Сколько помнила себя Туанетта, их приграничный дом был всегда полон дарами цивилизации, поэтому ее тронула скудная пища воинов, и она предложила Шиндасу одно из двух яблок, которые Джимс сунул ей в руку. Молодой индеец что-то сказал Джимсу, и тот перевел его слова:
26
Индейцы вовсе не были гурманами, как убеждают нас многие романисты и безответственные историки. Внимательное исследование подтверждает, что они были — прежде чем выродились стараниями белою человека — расой, в чьей неприхотливости современная цивилизация могла бы почерпнуть немало полезных уроков. Заслуживает внимания тот факт, что большинство из них были вегетарианцы и в течение длительного времени поддерживали существование исключительно фруктами, орехами, кореньями и плодами своих полей.
— Шиндас благодарит тебя, Туанетта, но говорит, что, если съест больше положенного, ему будет трудно продолжать путь.
Туанетта скрыла от Джимса, что начала уставать и что боль острыми иглами пронзала ее натруженные ноги. Она съела яблоки и половинку репы. Из ручья, возле которого остановился отряд, Джимс принес ей воды в берестяной кружке.
Когда Шиндас отошел, Джимс рассказал Туанетте об удивительном приключении, ожидающем их впереди: они идут в Ченуфсио, и, по словам Шиндаса, до него триста миль, если идти напрямик. В разговоре с Туанеттой Джимс не упомянул о своих опасениях. Он объяснил девушке, что Ченуфсио — таинственное место девственных лесов, Потаенный Город, куда сенеки на памяти вот уже нескольких поколений приводят белых пленников. У его дяди была давняя мечта — попасть туда, но он дважды терпел неудачу. Хепсиба Адамс знал много интересного о жизни этого города, и они часами говорили о нем. Многие белые дети вырастали там вместе с дикарями. Когда-нибудь губернаторы Колоний пошлют туда солдат, чтобы освободить их. Джимс и сам очень хотел побывать в этом городе, но сейчас с трудом верил, что его мечта близка к осуществлению. Он заговорил о счастливом стечении обстоятельств, благодаря которому они остались в живых. Когда Шиндас был мальчиком, в Ченуфсио привели белую пленницу. Всю долгую дорогу через леса она несла на руках маленького ребенка; ребенок вырос и превратился в прекрасную девушку — ту самую, которую любит Шиндас. Воодушевленный своей любовью молодой индеец, как только товарищи вытащили его из-под камней, стал горячо защищать Джимса и Туанетту и уговаривать дядю сохранить им жизнь. Дочь Тайоги — девушка одних лет с Туанеттой — шесть месяцев назад утонула, купаясь в глубоком пруду. Его жена давно умерла. Старый воин боготворил Серебряную Тучку и пощадил Туанетту, с тем чтобы она заняла в его вигваме место умершей дочери.