На речных берегах
Шрифт:
Взрослые трескунки там, где им не грозит стрельба, довольно доверчивы к человеку и подпускают его к себе так близко, что можно различить даже мелкий рисунок их наряда. Сизокрылый селезень, плавая рядом с уточкой, смотрит на человека больше с любопытством, нежели с опаской, издавая негромкое и приятное на слух покрякивание — потрескивание, напоминающее звук редких зубьев крупной расчески, если по ним ногтем провести.
Среди птиц своего роста трескунки — отменные быстролеты. Особое впечатление производит крутой спуск стаи с большой высоты к воде. Он неожиданен, стремителен и шумен. Перекрещивающимися зигзагами пикируют чирки к воде, гася скорость падения у самой ее поверхности, а потом проносятся бреющим полетом от берега до берега, как бы выясняя, не опасно ли
Речная крачка
Дон — спокойная река. Неторопливо и ровно его течение. Однако ни на миг не прекращает свою работу речная струя, намывая мели и перекаты. Обозначая судовой ход, стоят на реке белые и красные бакены, и почти на каждом, где в одиночку, где парами, сидят светло-пепельные красноклювые птицы, с коротенькими не по росту, красными ножками, в плоских черных «шапочках». Последние дни живут на Дону речные крачки.
Тянет с верховья легкий ветерок, чуть рябя воду, и все как одна сидят крачки клювами ему навстречу, словно всматриваясь в речную даль: а не покажется ли из-за поворота попутный кораблик, с которым им в одну сторону? Но пуста ширь полуденной реки, и, ничего не дождавшись, то одна, то сразу несколько взлетают с бакенов длиннокрылые птицы.
Легким, реющим полетом то у берега, то над самым стрежнем летит над водой крачка, размеренно взмахивая чуть согнутыми, узкими крыльями. Вдруг, будто наткнувшись на невидимую, упругую преграду, она почти останавливается в воздухе и, не успев как следует сложить крылья, падает в воду. Но едва всплеснула и раздалась под птичьей грудью вода, как снова всего одним взмахом крыльев подняла крачка себя в воздух, а в остром клюве последний раз трепыхнулась серебристая рыбешка. Проглотив на лету живую добычу, она летит к ближайшему бакену, садится на его фонарь и снова, как изваяние, замирает в позе ожидания.
Поисковый полет крачки легок и нетороплив, высота его пять-шесть метров. На такой скорости с небольшой высоты птица успевает заметить и без промаха броситься на самую проворную рыбешку. Точность броска такова, что ее можно сравнить только с меткостью стрелка, который с такого же расстояния, не прицеливаясь, может послать пулю в пулю.
Свою привычную добычу крачки узнают и в воздухе, ловко схватывая подброшенную кверху рыбешку. На одесских лиманах они первыми встречают рыбацкие шаланды с тюлькой, и при разгрузке улова что-нибудь обязательно перепадает и им. А частенько кто-то из рыбаков, зачерпнув полную пригоршню серебристых рыбешек, подбрасывает их в воздух, в гущу стаи реющих птиц. И сколько бы ни взлетело рыбешек, ни одна не упадет назад, в воду: всех успевают подхватить крачки. Всегда восхищает не цирковая ловкость птиц, а совершенное искусство их полета. Кажется, что, бросаясь к угощению, десятки птиц, мешая друг другу, вот-вот столкнутся в воздухе. Но этого не происходит. И в полный штиль, и в свежий ветер ни одна не заденет крылом о чужое крыло. За четыре-пять секунд каждая успевает схватить одну или две тюльки, тут же проглотить или унести к гнезду, и все это без жадной суетливости, без ссоры, без применения силы. Правда, не без крика, в котором, однако, не слышно ни угрозы, ни досады.
Летом, когда пустеют гнездовые колонии, когда заканчиваются родительские заботы и молодняк отрабатывает мастерство охоты, удается увидеть воздушную забаву крачек. На вечерней заре, когда птицы сыты, одна из них, поймав последнюю рыбешку, особым криком подзывает остальных. Не переставая кричать, она поднимается все выше и выше над рекой и летит, то выпуская добычу из клюва, то снова подхватывая ее или уступая тем, кто принял приглашение к игре. Зеркальным блеском сверкает в лучах низкого солнца серебристая уклейка среди реющих птиц, улетающих все дальше. И уже тают в белесо-голубой
Не любят речные крачки заросшие речные плесы. Степные или пойменные полуозера-полуболота тоже не для них. Для охоты им нужна чистая вода. Поэтому весной прилетают позже всех околоводных птиц, когда окончательно очистится от вешней мути речная струя, когда прогреется вода и поднимется к поверхности охотящаяся на мошек уклея. Поэтому не спешат речные крачки с отлетом в августе, когда улетают уже белокрылые и черные крачки. Покинув гнездовые места, они бродяжничают по речным долинам, залетают на степные пруды, где в неисчислимом множестве живут серебряные карасики-маломерки. Их не пугают выстрелы первой охоты. Но не заметно у птичьих пар проявлений прежних отношений, хотя и сидят часто бок о бок то на бакене, то на торчащей из воды коряжке или голой кочке, а по внешности не узнать ни среди сидящих, ни в полете, где самец, где самка: одинаковы они, как две капли воды.
Камышница
Была в Усманском бору, в урочище Маклок рядом с рекой Усманью, живописная сенокосная низинка. Вокруг, не толпясь, росли березы, раскидистый дуб стоял на взгорочке, а густой молодой сосняк загораживал ее с севера. Место было сыроватое, после снежных зим вода на нем немного держалась, и поэтому травы вырастали по пояс. И еще несколько ивовых кустов, увитых повоем и хмелем, издавна стояли в разных углах. Другим кустам косари не давали подняться выше травы, а эти не трогали. Красивая была полянка. И птицы ее любили. Весной садились на воду смирные сизокрылые чирки, летом ежедневно наведывались франтоватые удоды. Юла ночами пела, козодои охотились. Осенью слетались на полянку перед дальней дорогой стаи дроздов.
Но вот после майско-июньской засухи 1979 года, жестокой тем, что началась она в разгар весны, стихия не просто вернула долг обезвоженной земле, а вылила с неба воды с запасом на несколько лет. Сначала прошли обычные грозовые ливни. Потом дожди превратились в бич Черноземья: к осени следующего года стали выходить из берегов и разливаться по займищам маленькие речки, у бобровых плотин шумели водопадики, на маленьких, сухих торфяниках, где и снеговая вода по весне не застаивалась, начали разливаться чистые, неглубокие озерца.
Заполнила вода и маклокскую низинку, превратив ее в бессточное лесное озеро, на котором в одно лето сложился и окреп уже совсем иной животный и растительный мирок. Воду возле берегов, где не мог разгуляться ветер, застелила ровным ковром ряска. Посредине розовым цветником всплыла водяная гречиха. В июне закипела вода от неисчислимого множества головастиков, будто сыпал с ясного неба невидимый ливень. Зачмокали крошечные карасики, которые прозябали много лет в глубоких ямах, вырытых встарь углежогами. Под укрытием кустов смастерил хатку бобр, пришедший сюда с реки. Цапли стали прилетать на охоту, синим огоньком замелькал зимородок. Об утках и говорить нечего: они каждую ночь разрезали рясковый ковер неровными линиями на тысячи кусочков. Еще пышнее стали ивовые кусты, а вот березы, все как одна, не выдержав затопления, зачахли.
Следующим летом на молодом озерке прибавилось новоселов, среди которых самыми интересными оказались две пары камышниц. За сходство с маленькими, темноперыми курочками, за куроподобную внешность этих сторожких и скрытных птиц чаще называют болотными курочками, а кое-где и чертовыми курами, хотя ничего от нечистой силы за ними не водится. Но они так же далеки от настоящих кур, как сами куры от чаек или журавлей, и вместе с тем удивительно похожи на домашнюю птицу какой-то неизвестной породы, особенно когда ходят по суше или чистятся на болотных кочках. Только нет у них гребешка на голове и по-иному сложен хвост. А на плаву, особенно издали, камышница напоминает чирка. Но ни один чирок не дергает так энергично хвостиком ни на воде, ни на суше.