На речных берегах
Шрифт:
Весной самцы настолько распалены желанием подраться, что какой-нибудь из них, не видя поблизости соперников, может с угрозой поплыть на собственную самку. Однако та проплывет мимо, словно не заметив его выходки. Да и ухаживание у них довольно грубовато, будто рослая заносчивая птица от безделья обижает подростка, а тот, похныкивая, не смеет даже уворачиваться от подзатыльников.
Если семейным птицам, занявшим свои старые участки, остается только отстаивать прежние права на их владение, то холостому прошлогоднему молодняку или птицам, потерявшим пару, надо одновременно и семью создавать, и подыскивать для нее участок. С этим надо спешить, иначе достанутся самые бросовые и бескормные места или ничего не достанется. Попытки
Ни среди сухопутных, ни среди водоплавающих птиц я не знаю более драчливых и задиристых, чем лысухи. Зяблик гонит со своей территории только зяблика, лебедь — только лебедя, лысуха же бросается на уток, поганок, чаек, опустившихся на воду, а водяную курочку не терпит как прямого конкурента. И уже осенью, когда выводки давно уплыли от родителей, пары продолжают охранять участки, пугая проплывающих вблизи крякв, чомг и, конечно же, своих сородичей. Да и молодняк в стаях, еще не одев наряда взрослых птиц, уже проявляет врожденную драчливость. И прекращаются птичьи распри только в поздних, предотлетных стаях, где все равны.
Понять поведение и позы лысух проще, нежели разобраться в значении звуковых сигналов, потому что заросли часто скрывают и ту птицу, которая издает возглас, и ту, к которой он обращен. До сих пор остается загадкой, какой ситуации соответствует сдержанное «оханье» или двойное причмокивание. Даже весной, когда лысухи большую часть времени на виду, когда они наиболее «говорливы» и когда рядом с ними нет других птиц, не каждый принадлежащий им звук удается сразу связать с их присутствием. Отрывистое и звонкое тявканье — обычный призыв. Негромкое, односложное пощелкивание, похожее на слабый стук валька по мокрому белью, может означать и досаду по поводу несостоявшейся стычки с соседом, и удовлетворение победой после драки с ним. Однократное «пиксь», похожее на усиленное цыканье дубоноса, служит выражением настороженности. Похоже на приглашение особое, издаваемое не голосом шлепанье или топанье, вроде похлопывания ладонью по крошечной лужице.
Это шлепанье — нечто необыкновенное в птичьем мире, и его трудно сравнивать с барабанной дробью дятлов, хотя назначение того и другого, видимо, сходно, если не одинаково. Самец, стоя на чуть затопленной кочке, на кучке сплавного мусора, на пучке примятого рогоза так, чтобы вода была не выше пальцев, начинает вдруг бить под собой растопыренной лапой, словно в нетерпении. Пошлепает немного, займется туалетом, потом снова примется топать, и все одной ногой. Поза его в это время выражает настороженность или выжидание, но никак не раздражение и не угрозу. Звук этот негромкий и слышен всего на несколько метров.
У лысухи и всей ее сухопутной и водоплавающей родни, в какой бы наряд ни были одеты взрослые птицы, птенцы-пуховички черны, как сажа. Но у маленького лысушонка черные пушинки на голове с ярко-оранжевыми, почти алыми кончиками, а на груди — с серебристой сединой. Кожа на темени красная, а большие глазные яблоки просвечивают сквозь нее синевато-лиловым цветом. Клювик густо-коралловый с белым кончиком и узкой черной каймой по краю. Возможно, что это единственный в птичьем мире случай, когда только что покинувший скорлупу яйца и едва обсохший птенец одет наряднее и пестрее своих родителей.
Птенцы появляются не все вдруг: из половины яиц — в один день, а из остальных — через те же промежутки, через которые были отложены яйца, потому что насиживание начинается, когда в гнезде лежат четыре-пять яиц, то есть половина нормальной кладки. Первая четверка в гнезде не засиживается, а почти сразу уходит с кем-то из родителей на воду, возвращаясь к ночи. Правда, днем каждому надо где-то постоять немного, чтобы почистить и привести в порядок наряд, выбрать из него прилипшие соринки, ряску, смазать
Покинув гнездо, лысушата легко и проворно плавают, но сами не умеют собирать корм, и родители кормят их из клюва. Весь выводок все время под боком, и не надо каждую порцию нести к гнезду. Однако умение обеспечивать себя самостоятельно приходит к ним довольно скоро, и, подрастая, они освобождают родителей и от этой заботы, но те еще долго продолжают опекать и защищать выводок, день ото дня, однако, все меньше ограничивая его в свободе поступков.
Там, где человек не мешает лысухе, особенно в тревожную гнездовую пору, она успешно справляется с разными испытаниями птичьей судьбы. И самка, и ее птенцы неплохо ныряют, у них есть надежная и постоянная защита — камышовые и тростниковые заросли, но все же немалый урон терпит лысуха от своего постоянного и близкого соседа, болотного луня. Это ее враг номер один, который берет дань с племени черной птицы яйцами, птенцами и взрослыми. У обоих не только одни и те же местообитания, но и почти одинаковые ареалы, и где не гнездится лысуха, туда редко залетает лунь.
Правда, взрослую, здоровую лысуху на воде, да еще в чаще, луню одолеть не просто и поднять ее оттуда в воздух невозможно, потому что она весит больше, чем лунь, особенно осенью. К тому же есть у нее один надежный прием, избавляющий от гибели в острых и длинных когтях: ее спасает вода. Лысуха ныряет или тонет под тяжестью хищника. Тот же, вцепившись ей в спину, не может нанести глубоких ран: мешают крылья. К тому же и сам он оказывается по брюхо в воде, и вид у него довольно растерянный: кто кого поймал? Подержав жертву несколько минут, лунь, видимо, опасаясь намокнуть целиком, разжимает когти и взлетает. А следом всплывает как ни в чем не бывало избавившаяся от седока лысуха и продолжает заниматься своими делами, словно нет на ней ни царапины. Лунь видит ее, но нападения не повторяет.
Пробуют луни искать удачи, нападая на отбившийся от родителей молодняк. Покинув семьи, молодые лысухи собираются в собственные стаи, без взрослых. Несколько соседних выводков, объединившись, живут на свободном плесике своей жизнью, в которой нередки неожиданные и опасные ситуации, требующие от птиц, еще не наживших достаточного опыта, мгновенных решений. А лунь как раз и нападает внезапно, подкравшись из-за высоких камышей чуть ли не вплотную к рассыпавшейся по воде стае. Мгновенно среди застигнутых врасплох птиц возникает не очень понятная, похожая на панику суматоха. Вместо того, чтобы спасаться кто куда может, они сбиваются в плотную стаю. Даже те, которые паслись или отдыхали возле зарослей, не ищут в них спасения, а мчатся к своим, будто подтверждая этим, что на миру и смерть красна.
Опытный лунь скорее всего пролетит мимо такой стаи, а молодой не удержится от двух-трех бросков, после которых не будет спешить с повторной попыткой напасть на нее. Во-первых, у него возникает нерешительность, кого схватить в сплошной массе черных спин и голов, во-вторых, лысухи не ждут покорно своей участи, и в тот миг, когда лунь уже протягивает лапы к жертве, вода словно вскипает. Ближайшие птицы быстро заныривают, вскидывая ногами высокие фонтаны крупных брызг. Выскочив из-под воды, они не удирают, а снова и снова сбиваются в плотную стаю, создавая перед хищником водяную завесу. Это не что иное, как самая настоящая коллективная защита, явление среди птиц не только редкое, а уникальное. Если бы стая в страхе бросилась врассыпную, кто-нибудь непременно замешкался бы и был схвачен в одиночку.