На семи дорогах
Шрифт:
послал ее к ним, — сказал Джомарт-бай, слова которого звучали вполне правдоподобно.
— Бай-ага, а можно нам всем туда переселиться? — медовым голосом попросила женщина. — Там, наверно, пастбища получше. Здешние никуда не годятся, к тому же овцы съели все, что можно...
— Можно, Дойдук-пери, конечно, можно, — ответил бай. — Пусть только твой муж как можно лучше подготовит отару. — Ты, наверно, догадалась, — бай многозначительно понизил голос, — что путь нам предстоит нелегкий и далекий.
— До границы? — догадалась женщина.
— Да.
— Можно сказать об этом мужу?
— Разумеется. Только пусть не ленится, как можно лучше и быстрее готовит отару в дорогу.
— Пусть только попробует лениться! — воскликнула женщина, острая на язык. — Да я ему бороду оторву и сзади приклею! — С этими словами она поспешно направилась к ближайшему кошу, чтобы поведать захватывающую новость своему мужу, а заодно и всем остальным.
Услышав, что женщина ушла, Арзыгуль вышла из-за юрты, в которой делала какие-то приготовления.
Джомарт-бай опустился на ковер и, придвинув поудобнее подушки, приступил к чаепитию. Он выпил два больших чайника крепко заваренного чая, опираясь на локти и не меняя позы. По лбу его заструился пот.
Арзыгуль села на ковер недалеко от отца. В мужской одежде она чувствовала себя стесненно и неловко.
Джомарт-бай поставил пиалу.
— Доченька, надев мужскую одежду, нельзя стать джигитом, — заговорил он. — Как ты сидишь? Не похоже, что сидит джигит. И потом, если ты собираешься все время ходить в мужской одежде, я не смогу называть тебя дочерью. С сегодняшнего дня твое имя будет Халлы.
— А мне как называть тебя?
Бай подумал.
— Зови меня по-прежнему отцом, — решил он. — Уж кого-кого, а тех, кто называл меня отцом, было много, очень много... Внешность тебе удалось изменить очень здорово. Видишь, даже жена пастуха не сумела тебя признать, приняла за незнакомого джигита. А она — женщина глазастая.
После чаепития Джомарт-бай привел себя в порядок, накинул на плечи праздничный чекмень из верблюжьей шерсти и отправился проведать своего любимого коня, который был привязан недалеко от главной юрты, в низине.
Что касается Арзыгуль, то она открыла длинный синий сундук, обитый орнаментом из жести, и принялась в нем что-то искать.
Хотя становище было со всех сторон укрыто высокими барханами, Чоллек еще издали увидел кибитки Джомарт-бая.
Немного постояв на вершине бархана, Чоллек погнал своего коня вниз, к становищу, не обращая внимания на рытвины и впадины.
Он заставил коня ступить на ковер, разложенный во дворе, на котором совсем недавно отец и дочь пили чай.
Натянув поводья, Чоллек остановил коня. Затем, озираясь, крикнул в сторону юрты:
— Эй! Есть здесь кто-нибудь?
— Есть, — сказал Халлы, медленно приоткрыв дверь и выглядывая во двор.
— Выйди сюда.
Увидев во дворе множество незнакомых всадников, девушка в первое мгновение оробела. Все происходящее показалось ей дурным сном, нереальностью. Однако она позабыла о робости и страхе, увидев, как конские копыта топчут н рвут ковер, сотканный руками покойной матери. А она вложила в свой труд столько усердия, столько любви и тепла, чтобы сделать дочери подарок!
Сунув руку за пазуху, словно мерзла, она подошла почти вплотную к сидевшему на коне высокомерному всаднику, который показался ей безусым юнцом маленького роста.
— Дорогу потерял?
— Но-но, полегче.
— Что нужно?
— Ну, уж если говорить, что мне нужно, — с улыбкой произнес Чоллек, то скажу, что я хочу жениться на твоей Арзыгуль.
— Ты хочешь жениться?
— Я.
— Любопытно.
— Да, клянусь, сегодня в этом доме будет свадьба, а на этом поле в честь нее состоятся скачки, — проговорил Чоллек, очертя плеткой горизонт.
— А кто ты такой, чтобы жениться на Арзыгуль? — спросила девушка, переодетая джигитом.
— Я?! — переспросил Чоллек, рассердившись. — Разве ветер, реющий с гор и пустынь, не сказал тебе, кто я?
Чоллек посмотрел вверх. Высоко над ними парила ворона, похожая снизу на черную точку. Чоллек молниеносно выхватил из кобуры маузер и выстрелил в нее.
Через несколько мгновений ворона с окровавленными перьями, разбрызгивая кровь, упала у ног коня Чоллека.
— Теперь узнал меня?
— Узнал!
Ответив Чоллеку, Халлы выташил правую руку из подмышки.
Черный и тоненький, словно дудочка, ствол, подпрыгнув в воздухе, издал три раза слабый звук.
Халлы посмотрела на толпу всадников, которые сопровождали Чоллека. От неожиданности они замерли на месте.
На груди Чоллека в трех местах показались тоненькие ниточки голубого дыма, которые тут же растворились в слабо веющем свежем утреннем ветерке.
Голова Чоллека опустилась на грудь, а сам он, словно слепленный из глины, повалился вниз. Однако его левая нога при этом зацепилась за стремя. Поэтому, когда голова хозяина стукнулась об землю, конь сделал от неожиданности три-четыре шага и, протянув волочащегося по ковру Чоллека, остановился, тяжело поводя боками.
Словно стая волков, потерявшая своего вожака, бандиты растерялись, не зная, что делать.
Халлы лихорадочно соображал. В нагане имеются еще три патрона, которые могут лишить жизни троих бандитов, после чего ему следует ожидать смерти.
Ясно одно: в любом случае смерть неминуема. Пусть даже все всадники поняли, что в дуле нагана таится для них смерть. Но ведь три патрона — это только три смерти. А сколько же всадников? Их много.
Нет, здесь простая арифметика не годится. Ведь погибать не хочет никто. А смерть ожидает первых трех, которые тронутся с места.