На серебряной планете (Лунная трилогия - 1)
Шрифт:
После этого рассказа Томаш заснул на полчаса.
Проснувшись, он начал спрашивать, где мы находимся. Я сказал ему, что мы приближаемся к концу Поперечной Долины и cite-ро попадем на Море Фрнгорис. Он слушал, как бы не понимая того, что я говорю.
– Да, - сказал он наконец,- да, да... мне снилось, что я был на Земле.
Потом повернулся к Марте.
– Марта! Расскажи, как там на Земле. И Марта начала рассказывать:
– На Земле воздух голубой, голубое небо, по нему плывут облака. На Земле много, много воды, огромные океаны. На побережье песок
Так она рассказывала с датской простотой, а мы слушали ее слева, как прекрасную, волшебную сказку... Больной слегка пошевелил губами, как бы повторяя за ней: "леса шумят, а травы шелестят..."
– Мы туда уже не попадем,- наконец произнес он
В ответ ему раздались рыдания Марты. Она не могла больше сдерживаться. Прислонившись головой к краю гамака, она вся содрогалась в отчаянном, страшном рыдании.
– Тихо, тихо, - сказал Томаш, слегка прикоснувшись ладонью к ее волосам. Но и его начал охватывать страх.
Он повернулся к нам и снова заговорил прерывистым голосом, с трудом вырывающимся из груди:
– Спасите меня! Сжальтесь надо мной! Спасите! Я не хочу умирать! Не хочу умирать здесь! Здесь так страшно! Спасите меня! Я хочу... жить... еще... жить... Марта...
Он расплакался, как женщина, умоляюще протягивая к нам худые руки. Что мы могли ему ответить? Как спасти его?
Мы приближаемся к выходу из долины, и равнина Моря Морозов уже видна впереди. Но мне почему-то кажется, как это ни прискорбно, что мы преодолеем ее одни- без Томаша!
На Море Фригорис, третьи лунные сутки,
23 часа после захода Солнца.
Я бросаю взгляд на последние слова, написанные мной: они оправдались. На равнину Моря Фригорис мы выехали одни. Томаш Вудбелл умер сегодня на заходе солнца.
Такая страшная пустота! Наша группа становится все меньше, уже осталось только три человека...
Я не могу думать ни о чем ином, как только о тихой, но такой страшной смерти Томаша.
Солнечный диск уже коснулся нижним краем горизонта, когда мы, наконец, после недельного пути, выехали из скалистого коридора. Перед нами простиралась гладкая, позолоченная последними лучами солнца равнина. Говорю: позолоченная, так как солнце, чего раньше не наблюдалось, склонившись к горизонту, приобрело некоторый золотой оттенок и слегка окрасило круг черного неба вокруг себя. Это несомненный признак того, что атмосфера здесь более густая. Мы заметили и другое невероятное явление: Море Фригорис полностью застлано песком. По-видимому, эта равнина когда-то была дном настоящего моря.
Наши сердца наполнились надеждой, тем более что Томаш, по крайней мере с виду, чувствовал себя лучше. Настроение у нас стало подниматься, нам уже казалось, что мы птицей перелетим эту равнину, и прежде чем солнце взойдет, вместе с Томашем окажемся в Стране Жизни, почувствуем дыхание ветра, услышим шум воды, увидим зелень...
Все произошло совсем иначе!
Едва мы проехали несколько метров по долине, Томаш обратился к нам с просьбой остановить автомобиль. Малейшее движение причиняло ему страшные муки...
– Я хочу отдохнуть,- сказал он слабеющим голосом,- и посмотреть на солнце, прежде чем оно зайдет.
Мы остановились, и он стал смотреть на солнце, проливающее на его лицо потоки последних золотых лучей. Он неподвижно смотрел на него, потом обратился к Марте:
– Марта, как там: "Солнце, ты светлый Бог..." Как дальше?
И Марта в ответ на его слова, как при первом на Луне заходе Солнца, встала в блеске лучей, протянула руки и, подняв к исчезающему светилу полные слез глаза, начала нараспев произносить слова древнего индусского гимна.
Вудбелл слушал и, казалось, засыпал. Потом вдруг открыл глаза:
– Марта! О'Тамор умер?
– Умер.
– Реможнеры умерли?
– Умерли.
– Я тоже умру... И они... и они...- Он показал глазами на нас
– Они умрут. А ты будешь жить,- ответила она снова с той же глубокой, удивительной уверенностью.
– А, да...- прошептал больной,- но что мне от этого...
На минуту воцарилось молчание. Селена встала передними лапами на гамак и начала лизать его свесившуюся руку. Он посмотрел на нее и сделал такой жест, как будто хотел погладить верное животное, но, видимо, у него уже не было сил...
– Собачка моя, собачка...- только прошептал он.
Потом сказал, что хочет увидеть Землю. Мы повернули его так, чтобы он мог ее увидеть. Он смотрел долго, с тоской простирая руки к этому светящемуся на небе полукругу, по которому как раз медленно скользила тень Индийского океана, со светлым, углубляющимся в него треугольником Индии.
– Смотри, смотри, там Траванкор!
– воскликнул больной.
– Да, там Траванкор,- повторила Марта, как эхо.
– Там мы были счастливы...
– Да, счастливы...
Больной снова стал беспокоиться.
– Марта, после смерти я отправлюсь туда?.. Я не хочу... блуждать здесь... по этой пустыне... в этом городе мертвых... Марта, я пойду туда после смерти?..
Марта молчала, наклонив голову, а Томаш снова стал настаивать...
– Марта, скажи! Я отправлюсь туда... после смерти? На Землю?
Судорога боли исказила лицо девушки, но она преодолела себя и сказала тихо, голосом, полным слез...
– Отправишься ненадолго... на короткое время... А потом вернешься ко мне.
Смерть уже застилала его глаза, бессильные руки посинели и похолодели. Он содрогнулся и чуть слышно прошептал:
– - Марта! Как там на Земле?
Марта снова начала рассказывать о морях, о лугах, о цветах, а у него на губах оседала какая-то болезненная, но спокойная улыбка, и глаза медленно закрывались.
Он открыл их еще на мгновение, посмотрел на Землю, на солнце, лишь краешком светлеющее над пустыней, едва слышна вздохнул и скончался с последним лучом угасающего дня;
Отчаянный, безумный плач Марты раздался в наступающей темноте.