На серебряной планете (Лунная трилогия - 1)
Шрифт:
Когда силы полностью вернулись ко мне, я поднялся с Петром наверх, на гору, чтобы увидеть Солнце и огромный белый круг Земли на небосклоне и чтобы любопытным взглядом окинуть незнакомые и таинственные места, которые никто из людей никогда не видел, и в которые мы должны были вскоре углубиться. Марта тогда осталась в палатке, в это время такие значительные усилия могли принести ей вред.
Во время одной из таких прогулок Петр показал мне путь, по которому мы пришли в эту долину, и рассказал а неслыханных трудностях, с какими вынужден был столкнуться в гористой местности во мраке ночи, имея за
– Мне все пришлось делать одному,- рассказывал он мне,- и были минуты, когда меня охватывало отчаяние. Несколько раз я терял дорогу среди скал и попадал в ущелья, из которых не было выхода. Я думал, что нам придется все-таки расстаться с жизнью. И в эти минуты сомнений меня поддерживал вид барометра, стрелка которого неуклонно поднималась. Но определенная надежда появилась у меня только тогда, когда мы оказались на равнине за Джой. Земные астрономы, называя эту гору таким именем, даже не предполагали, что оно будет иметь для нас буквальный смысл - что после всех трудов и неописуемых страданий, тут мы наконец почувствуем радость.
Ночь уже посветлела. Мы находились так близко от полюса, что рассеянный в довольно густой атмосфере свет Солнца, скрывающегося неглубоко за горизонтом, создавал нечто вроде серого полумрака, позволяющего различать предметы. Там я впервые отважился выйти из автомобиля без костюма. В первый момент я почувствовал головокружение; атмосфера была еще достаточно разреженной, и нужно было делать глубокие вдохи, но дышать было можно. Никогда не забуду радостного чувства, которое охватило меня, когда я наконец глотнул лунного воздуха.
Потом он рассказал мне, какие гигантские усилия потребовались для преодоления последней горной цели, отделяющей равнину под Джой от Полярной Страны. На помощь Марты он не мог рассчитывать, тем более что я, все еще находящийся между жизнью и смертью, требовал ее постоянного внимания, поэтому ему пришлось самому вести автомобиль при слабом освещении по крутому склону, засыпанному раскрошившимися камнями.
Примерно через восемьдесят часов после полуночи он остановился на перевале. Оттуда уже простирался вид на Полярную Страну.
– Мне показалось,- рассказывал он,- что я увидел Землю Обетованную; перед моими глазами, уже привыкшими к виду диких скал и пустынь, лежала огромная, зеленая равнина. От радости у меня перехватило дыхание, из глаз потекли слезы. Сквозь них я смотрел на темные луга, на огненное Солнце, видное с горы, хотя было еще далеко до того времени, когда оно должно был о, взойти.
Когда он говорил это, мы невольно оба повернулись к Солнцу. Оно лежало на горизонте в той стороне, которая до сих пор была для нас севером, а отсюда, видимо, считалось югом. На этой стороне Луны был день.
Тогда, в первый раз, меня охватила непреодолимая жажда увидеть таинственные места, над которыми стояло Солнце. Спускаясь с горы, я только об этом и думал, а после возвращения в палатку начал строить планы дальнейшего путешествия.
Петр тоже придерживался мнения, что нам следует углубиться на юг, к центру неизведанного полушария.
– Здесь нам хорошо,- говорил он,- и мы могли бы провести тут всю жизнь, но еще лучше мы могли бы жить на Земле. Мы прибыли на Луну, чтобы познать ее тайны, значит, это и следует делать.
Итак, продолжение путешествия было делом решенным, единственное, что пока удерживало нас - было состояние Марты. В ожидании того времени, когда она сможет двинуться в путь, мы занимались подготовкой, делали запасы.
Прежде всего мы перестроили автомобиль. Не было смысла тащить с собой такую тяжелую машину. Вначале мы собирались отделить от него верхнюю часть, после чего он стал бы похож на глубокую лодку на колесах, но нас удержала от этого мысль, что мы можем оказаться в таких местах, где достаточно морозные ночи, тогда автомобиль, тщательно закрытый и отапливаемый, будет представлять для нас неоценимое убежище. Поэтому мы только отделили от него заднюю часть, где раньше хранились запасы. Для того, чтобы закрыть образовавшееся отверстие, мы использовали имеющуюся у нас алюминиевую плиту, которая до этого времени отделяла склад от помещения автомобиля. Кроме этого, мы сняли все тяжелые металлические части, служащие для укрепления его стенок, теперь ненужные. Двигатель, созданный некогда несчастным Реможнером, мы как могли исправили и поместили в автомобиль на тот случай, если наш придет в негодность.
Все эти приготовления, а также создание запасов продовольствия и воды, которую терпеливо нужно было выжимать из мхов, отняли у нас более трех месяцев. Наконец все было готово.
В пятый раз Земля достигла полной фазы за время нашего пребывания на полюсе, когда, возвращаясь с далекой, одинокой прогулки, я услышал в палатке плач ребенка. Ни один голос в жизни не производил на меня такого впечатления, как этот слабый плач существа, которое явилось на свет, чтобы увеличить наше число и внести радость в нашу одинокую жизнь. Услышав его, я бросил охапку собранных съедобных мхов и бегом кинулся в палатку. На постели лежала Марта, бледная и обессиленная, но светящаяся радостью. Казалось, она даже не замечает моего появления. Все ее внимание поглощало маленькое существо, завернутое в белые простынки, которые она страстно прижимала к набухшей груди.
– Мой Том! Мой Том! Мой красивый, любимый сын!
– шептала она слабым голосом и смеялась сквозь слезы.
У постели крутились обе собаки и, вытягивая любопытные морды, обнюхивали это неизвестное им, кричащее существо.
Я повернулся к Петру, и меня удивило его поведение. Он сидел в углу палатки, задумчивый и мрачный. Но пока я не стал об этом задумываться. Я подбежал к Марте, чтобы сказать ей, как я радуюсь появлению ее ребенка, что я благодарю ее за подаренную нам новую жизнь, но не смог произнести ни звука.
Я только схватил ее маленькую, худую руку и пробормотал что-то невразумительное. Она взглянула на меня, как будто только сейчас увидела. Я почувствовал неприятный укол в сердце, потому что ее взгляд сказал мне, что я настолько безразличен ей, насколько вообще человек может быть безразличным для другого человека. Настроение у меня упало, и она, видимо, заметила это, потому что улыбнулась мне, как будто хотела загладить невольно причиненную обиду и сказала, показав на ребенка:
– Смотри, Томаш вернулся, мой, мой Томаш...