На школьном дворе. Приключение не удалось

Сотник Юрий Вячеславович

— Ну, а Чебоксаров здесь при чем?

— А он… он помог нам, чтобы… вот… проверить, — неуверенно сказала Луиза.

Старик и женщина негромко засмеялись. Усмехнулся и дежурный:

— Да-а! Врать вы еще не научились.

— Не научились, молоды еще, — подтвердил старик.

— А Леньку-то родители и не научат, — сказала женщина, — я знаю их, сколько лет из окна в окно живем.

Дежурный сказал Хмелеву с Луизой:

— Пока мы ваши фамилии запишем, а потом родителей вызовем. — Он записал имена и фамилии ребят и велел им идти домой.

Прямо от комнаты дежурного шел длинный коридор с рядами дверей, а буквально

в двух метрах налево был еще один совсем короткий коридорчик. Он вел к выходу на улицу. Ленька и Луиза свернули в него и остановились за углом. Отсюда было слышно все, что говорилось в дежурной.

Инна давала показания медленно. Дежурный повторял каждую ее фразу, потом умолкал, как видно записывая, затем говорил:

— Так! Продолжайте.

Это повторилось с женщиной и со стариком. Наконец дошла очередь до Чебоксарова.

— Ну, а ты что скажешь? — спросил его дежурный.

— А что мне говорить? Как ребята сказали, так все и было.

— Так. Запишем, значит: «Забрался через окно в комнату гражданки Шапошниковой и открыл ее сумочку с целью проверить документы». Так?

— Ну, так.

— Добавить нечего?

— Добавить нечего, — угрюмо ответил Юра. Он понимал, что ему все равно не поверят.

— Нам можно идти? — спросила Инна. — Минутку, товарищ Шапошникова. Дежурный обратился к Юре: — Вот тут распишись. — Он помолчал, как видно, пока Чебоксаров расписывался, и заговорил снова: — Вот так! Раньше мы тебя только задерживали в детской комнате, а теперь тебе придется погостить у нас. Поживешь денечка три, а там — как прокурор решит. Путин, проводи его.

И Луиза с Леней увидели, как по коридору прошел Юра, а за ним милиционер. Ребят Чебоксаров не заметил.

— Пошли! — сказал Хмелев. — А то сейчас эта выйдет.

Очнувшись на улице, ребята зашагали в сторону своей Луговой. Они говорили вполголоса, хотя и знали, что никто их не подслушивает.

— Слышал, как дежурный сказал: «Погостишь денечка три, а там — как прокурор решит»?

— Юрку судить, наверно, будут, — отозвался Хмелев. — За эту… за квартирную кражу.

— А что с Акимычем будет? Ты понимаешь, что теперь с Акимычем будет?! заговорила Луиза, еще больше понизив голос. — Ведь она же его в газете опозорит! Может быть, на всю жизнь! — Несколько секунд Луиза помолчала угрюмо и добавила: — Теперь нам не видать Акимыча: его из школы прогонят, и он уедет к сестре. Без всяких там невест.

Ленька не удержался, чтобы не съязвить:

— Вот тебе твоя «святая ложь»! Луиза вскипела:

— Ну, что ты пристал ко мне: «святая ложь, святая ложь»! Все мы дураки кругом, а ты, думаешь, умнее всех? Ты не только дурак, но еще и трус: побоялся сам в сумочку заглянуть, и теперь из-за тебя Юрка за решеткой сидит.

От таких упреков Хмелев побледнел, а шагавшая рядом Луиза, наоборот, раскраснелась.

— Ты вот лучше думай, как распутать всю эту чепуху: и Юрку спасти, и Акимыча выручить.

После этого они шли молча очень долго, потому что оба думали. Но вот Луиза остановилась.

— Надо, значит, так: собрать ребят, которые все это заварили, прийти к «этой самой» вроде как делегацией и объяснить: так, мол, и так — ошибка получилась.

— Ага! А куда ты Чебоксарова денешь? Кто поверит, что он из любопытства полез?! Так что давай придумай что-нибудь еще.

— И ты думай.

Они опять молча зашагали, и вдруг Ленька сказал:

— К Акимычу

надо ехать.

— Куда?

— Сама знаешь, что у них базовый лагерь там, где Луканиха в Иленгу впадает. Мы уже и так сколько дров наломали и можем еще хуже наломать. А вот Акимыч, если ему все рассказать, он что-нибудь придумает, как эту кашу расхлебать.

— Это верно, — задумчиво согласилась Луиза. Потом помолчала и вдруг оживилась: — И знаешь, если корреспондентка только взглянет на Акимыча, она сразу поймет, что это за человек. Значит, поедешь?

— Поеду. Если ты со мной поедешь. Луиза приуныла.

— А ты что, один боишься?

— Да, вот боюсь, — с вызовом ответил Ленька. — Пятьдесят километров вверх по Иленге, думаешь — шутка. И еще движок у нашей лодки старенький, папа все собирался его перебрать, да так и не перебрал. Что я буду делать один, если движок забарахлит, да еще ночью?! Да еще на такой реке! Скорость течения семь или восемь километров! А я по этим движкам не очень-то специалист.

— Ладно. А как я тебе помогу?

— Ну, ты вроде как за матроса будешь… В случае чего, подгребешь маленько, пока я движок налаживать буду. И потом… и потом, ну Лиз!… Ну, я признаю: ведь страшно там ночью одному!

Луиза сказала, что родители очень волноваться будут. Ленька ответил, что им записку надо оставить, чтобы не волновались. Луиза вздохнула.

— Попадет мне за это. Ох, попадет!…

— А меня, думаешь, мороженым угостят?

— Ладно. Что брать с собой?

— Теплые вещи и еды дня на два. Мало ли что в дороге случится.

В общем, когда заговорщики пришли домой, подробный план побега был ими разработан.

Глава XXIV

Луговая улица спускалась к галечному пляжу довольно круто, но не настолько, чтобы на нее с берега не мог подняться грузовик или телега с напиленными на дрова плахами. Слева от Луговой берег выступал в реку, это ослабляло силу течения, и здесь, под самыми окнами дома Мокеевых, разместилась маленькая гавань. У деревянных мостков, служивших своего рода пирсами, покачивалось больше десятка лодок, прикованных цепями к толстым железным стержням, глубоко вколоченным в грунт. Среди них была и лодка Хмелева со старым стационарным мотором.

Беглецам надо было спешить. Во-первых, эта лодочная гавань хорошо просматривалась из дома Мокеевых, во-вторых, по окончании рабочего дня всегда можно было наткнуться на владельцев других лодок.

Для Луизы выход с большим багажом через веранду был блокирован мамой, которая любила почитать после обеда, лежа на поставленной там раскладушке. Однако мама в такие часы не очень прислушивалась к тому, что делается в доме, и это позволило Луизе, безбоязненно шмыгая из комнаты в комнату, из кухни в кладовку, отыскать старый рюкзак, затолкать в него теплую одежду, буханку хлеба, несколько банок консервов, кружку, ложку, вилку и даже мыльницу с полотенцем. Рюкзак она оттащила в переднюю комнату, распахнула одно из окон, оглянулась по сторонам — не идет ли кто — и спустила свой багаж на лавочку, где любил отдыхать ее отец. Закрыв окно, она спокойно прошла через веранду (мать не обратила на нее внимания) и скоро была возле своего рюкзака. Убедившись, что груз на месте, она прошла немного дальше, туда, где начинался дощатый, довольно высокий забор, отделявший огород Мокеевых от дорожки над берегом, и стала ждать.