На службе Отечеству
Шрифт:
– Я с ними, Александр Терентьевич!
– крикнул Митрофан Васильевич, догоняя группу.
– Прошу вас остаться, Митрофан Васильевич, вы здесь нужны!
– Видя, что он колеблется, добавил: - Там хватит одного комсорга.
С видимой неохотой Митрофан Васильевич поворачивает назад.
Тем временем Малышко, молниеносно перекинув своих бойцов и мальчугана через двухметровую каменную стену, с удивительной для его грузной фигуры легкостью преодолевает ее сам.
Вместе с Емельяновым выбираю наиболее удобные места для пулеметов и расставляю бойцов так, чтобы все огневые точки на противоположной стороне улицы оказались под обстрелом. Взяв на прицел места, откуда фашисты
Вернулись связные, которых я посылал во второй взвод к Терешину и в первый - к Украинцеву. Они принесли неутешительную весть: дот на перекрестке мешает, как кость, застрявшая в горле. Все попытки подобраться к нему пресекаются огнем из ближайших зданий. Теперь надежда на группу Малышко.
Минуты ожидания казались нам долгими.
Наконец в комнату ворвался запыхавшийся наблюдатель и, не разглядев меня в полумраке, возбужденно закричал:
– Красная ракета!
Бросаюсь к станковому пулемету и, оттолкнув пулеметчика, даю длинную очередь-сигнал по окну напротив. Красноармейцы открыли такую ураганную, а главное, целенаправленную стрельбу, что фашистский огонь резко ослаб. Скоро в противостоящем доме послышались глухие разрывы гранат. Внезапно с верхнего этажа посыпался вниз хлам, загораживавший окно, за ним с отчаянным воплем вылетел фашист, и в проеме окна показалось страшное, окровавленное лицо Малышко. Он воинственно помахал кулачищем и скрылся.
Еще некоторое время на противоположной стороне слышалась перестрелка, изредка рвались гранаты, потом все стихло.
Теперь нужно уничтожить дот. Фашисты по-прежнему поливают оттуда улицы свинцовым дождем. Были бы у нас дымовые шашки, можно бы попытаться под прикрытием дымовой завесы по-пластунски преодолеть улицу. Я высказал эту мысль Емельянову. Он куда-то скрылся, потом позвал меня во двор. Я вышел и сразу закашлялся от черного дымного смрада.
– Что случилось? Что горит?
– забеспокоился я.
– Фрицевские покрышки, - удовлетворенно пояснил Иван Васильевич.
Протерев слезящиеся глаза, я насчитал четыре костра, на которых вовсю чадила резина. Все ясно: Иван Васильевич решил применить их вместо дымовых шашек.
Емельянов махнул бойцам. Те, обмотав руки мокрым тряпьем, покатили горящие покрышки к воротам, с силой вытолкнули их на улицу. Порывы ветра не давали дыму подняться вверх, и он, растекаясь над мостовой, быстро достиг перекрестка.
Фашистские пулеметчики продолжали стрелять наугад.
Я первым пополз по мостовой, почти касаясь ее щекой. Кто-то обогнал меня справа, кто-то испуганно ойкнул позади, но вскоре весь взвод Емельянова уже находился на противоположной стороне. Лишь одного бойца слегка царапнуло пулей.
Навстречу мне вразвалку шел Малышко с юным проводником.
– Товарищ комроты! Задание выполнено...
Что он докладывал дальше, я не уловил. Мое внимание было сосредоточено на его забрызганных кровью шапке, лице и шинели.
– Что с вами, товарищ Малышко? Вы ранены?
– Нет. А что?
– Да вы весь в крови!
Удивленный богатырь провел руками по лицу, взглянул на свои ладони и пошатнулся. Еле успел подхватить его, помог доковылять до стены дома и опуститься на землю. Он виновато улыбнулся:
– С детства не выношу вида крови, меня от нее мутит.
– Петин! Петин! Позвать Петина!
– нетерпеливо кричу я, не зная еще, насколько серьезно ранен Малышко.
Переваливаясь по-утиному, подбежал Петин. Молча показываю на Малышко. Санинструктор вытащил из сумки бутыль с какой-то жидкостью, намочил ватный тампон и, сняв с раненого шапку, протер ему лицо. Пока он осторожно ощупывал голову и богатырскую грудь, лицо Малышко опять покрылось капельками крови, видимо сочившейся из многочисленных царапин. Петин начал густо смазывать их йодом и вдруг - взлетел в воздух! Стремительно вскочив, Малышко высоко поднял за шиворот дрыгающего ногами санинструктора и разъяренно рычал:
– Ты что, издеваешься?! С живого шкуру сдираешь?!
– Что ты, что ты, товарищ сержант!
– лепетал испуганный Петин.
– Это для дезинфекции, чтобы заражения крови не случилось.
Не удержавшись от смеха, с трудом вырываю Петина из рук Малышко и опускаю на землю, после чего ротный эскулап не замедлил скрыться.
Подошедший Митрофан Васильевич удивленно посмотрел на поспешно убегавшего Петина. Я рассказал об "инциденте".
– Ну и герой!
– усмехнулся политрук.
– А мы его так разрисовали.
– Он протянул мне лист бумаги, где довольно умело черным карандашом был набросан рисунок: грозная физиономия сержанта в окне, а в воздухе распластался испуганно вопящий фашист, выброшенный им из окна. И подпись: "Так сержант Малышко расправляется с фашистами. Бей их, распроклятых!" А наверху: "Прочитай и передай товарищу".
– Все правильно, - подтвердил я.
– Пусть все посмотрят. Неожиданно во дворе появился лейтенант Соловьев, с которым мы так и не успели отметить его день рождения. Увидев меня, Вениамин крикнул:
– Комбат недоволен твоим топтанием на месте! Седьмая рота обогнала вашу и девятую на целый километр!
Когда я объяснил причину задержки, Соловьев деловито спросил:
– Что намереваешься делать?
– Передай командиру, что взвод Емельянова немедленно будет развивать успех, а я со своим резервом покончу с гарнизоном дота и расчищу путь остальным взводам.
– Ладно, так и доложу комбату!
– крикнул начштаба.
– Удачи тебе!
Политрук ушел со взводом Емельянова, а я с Малышко и сапером попытался проскочить перекресток, чтобы с тыла подойти к доту. Едва мы высунулись, вокруг зацокали пули. Стало ясно, что, пока мы не выбьем фашистов из комнат, окна которых выходят на перекресток, подойти к доту не удастся. Молча переглянулся с Малышко. Поняв меня, богатырь махнул своему отделению. Разделив его на группы по три человека, он в своей обычной манере, больше жестами, чем словами, указал направление движения каждой группы и стремительно побежал через улицу. Слишком поздно я обнаружил, что Остап ни на шаг не отстает от Малышко. Крикнул, чтобы он вернулся, но мальчуган сделал вид, что не слышит. К счастью, он благополучно проскочил простреливаемую улицу. Скоро в доме поднялась стрельба, послышались взрывы гранат, а потом появился, как всегда, невозмутимый Малышко в сопровождении парнишки и красноармейца. Еще издали подняв свой огромный кулак в популярном довоенном приветствии "Рот Фронт!", он хрипло пробасил:
– Порядок!
– Где остальные?
– встревожился я.
– Там, - махнул он рукой в сторону здания, - караулят, чтобы не помешали нам фрицы.
– Ты что же, Остап Миколаич, дисциплину нарушаешь?
– стараясь сделать строгое лицо, спросил я сияющего и гордого собой мальчугана.
– Не-е-т, - смутился тот, - не нарушаю.
– Почему не вернулся? Я же приказал.
– Я не слышал... Шум кругом.
– А если честное пионерское?
Бледные щеки Остапа порозовели, потупив взгляд, он схитрил: