На срок жизни
Шрифт:
– Вот мы какие… – Мужик рассматривал удостоверение. – Видеть никого не желаем. Но жить хотим. Причем кудревато – не так ли?
Решетилов согласно тряс головой. Кто же не хочет…
– Тогда вытряхивай стекло и дуй отсюда по-доброму. Ждем. У тебя три секунды… Раз!
Решетилов дернулся на сиденье. Уперся руками в разбитое стекло и выдавил. В норматив уложился. Потом выскочил из машины, стащил стекло на обочину, намереваясь оставить здесь же.
– В багажник с собой забери! – приказал мужик. – Не надо здесь пакостить…
Решетилов не спорил. Как он сразу не догадался, что гадить нельзя по обочинам. Отворил заднюю дверь, подобрал осколки и уложил в багажник.
– Теперь вали без оглядки…
Решетилов полез в машину, косясь на ручку пистолета, торчащую из-под ремня. Все-таки бандит, кажись, попался… Не мент все-таки…
Решетилов тронулся с места и пошел галопом. Жаль, крыльев нет, не то взлетел бы. На пятой передаче вышел к транспортной развязке. Поток воздуха вжимал его в спинку сиденья.
Прошел через развязку. Принял вправо, остановился, посмотрел на часы. Попал, называется, в уголовный процесс. И тут же закаялся впредь торопиться. Вынул трубку и стал набирать номер.
– Алле! Суд?!.. Такая вот история. Дорожное происшествие. Еле в живых остался. Так что вы без меня как-нибудь, либо еще раз откладывайте… Да… Ничего не поделаешь… Без стекол стою…
Он развернулся и пошел в обратном направлении. За квартал до злополучного перекрестка свернул направо – опять не попасть бы на глаза бандиту.
…Инвалид со случайным спасителем шагали теперь вдоль домов. Хромой опирался на палку.
– Видеть никого не хотят, – говорил он. – Вот я и не выдержал.
– Что с ногой?
– Ампутация после Афгана. Не приходилось бывать?
Попутчик отрицательно качнул головой. Не приходилось.
Инвалид покосился, глядя со стороны на попутчика: в других местах, по всей видимости, бывал мужик. Это уж точно. Жесткий мужик с больной душой…
– Орловская группировка… – повторял инвалид. – Пусть полежат теперь… Одумаются, может… А тебе спасибо.
Он остановился, хрустя протезом, и протянул руку.
– Казанцев моя фамилия… Владимир. Капитан в отставке.
– Майор Лушников. МВД.
– А по имени?
– Николай…
– Вот и познакомились.
Казанцев хрустнул помятым протезом:
– По паре капель? Ради знакомства…
Лушников не возражал. Только что с поезда – и сразу на спектакль.
Они углубились в квартал и вскоре вышли на параллельную улицу. Здесь были всё те же старинные, двухэтажные дома.
– Ты мне звони, – требовал Казанцев, записывая телефон в записную книжку. Выдрал листочек и протянул.
Лушников взял бумажку и сунул в карман. Продиктовал номер своего телефона. Задумался на секунду. Придется пускать здесь корни. Пять лет провел в Омской академии. Потом еще десять – на острове. И даже заметить не успел, как четвертый десяток пошел.
Протянул руку инвалиду. Пока, капитан. Был рад познакомиться. Поправил сумку с ремнем через плечо и пошел пешком вдоль улицы, глядя по сторонам.
– Звони! – крикнул позади инвалид.
Лушников согласно кивнул, не оглядываясь.
Глава 6
Лушников Николай шагал в сторону дома. Ранний апрель будоражил кровь. В данном районе мало что изменилось за последнее время. Те же дома стоят. Те же троллейбусы ходят по улицам.
Он подошел к дому и стал смотреть со стороны, встав у витой чугунной ограды. Отец не догадывается, что сын приехал, если Гирин не проболтался. Надо внезапно зайти. Застать, как говорится, врасплох за семейным счастьем.
– Хорошо тебе! – кричал отец как-то по телефону. – Ты молодой! Вскочил и побежал, куда захотел! А мне надо жену, чтобы кружку воды поднесла в случае чего!..
Кажется, поднесла… По словам крёстного, до ручки дошел старикан. Ноги едва таскает, так что вовремя приехал домой Николаша.
Из окон в его сторону так никто и не выглянул. Николай вошел в подъезд. В прошлом здесь жили партийные деятели. Случайно к ним затесался летчик-истребитель. Дом расположен близко к центру, в тихом месте. Дворник тетя Вера с метелкой попалась навстречу.
– Приехал, Коля? А твой-то! – Она махнула рукой. – Не буду говорить – сам увидишь. Не бросай его одного…
– Для того и вернулся…
Лушников поднялся на второй этаж и нажал на кнопку двери, собираясь обнять отца и сказать на ухо хоть что-нибудь. Самое сокровенное. Сказать, что помнил всё это время, что тосковал.
Однако к двери никто не спешил. Молчок. Ни шороха, ни голоса. Вот так номер. Придется идти к крестному и там уж решать, что делать дальше.
Он развернулся и шагнул в обратном направлении, согнувшись под тяжестью сумки. Обнял отца, называется! Кому ни скажи – засмеют.
Вышел из подъезда – и прямиком к Гириным. Только бы дома оказались. Иначе некуда будет податься. Хоть на вокзале ночуй.
Шел и молил бога. А когда пришел к Гириным, обрадовался. Сидят дома оба – и тетка Настасья, и дядя Ваня. Крестный с газетой в руке бросился обнимать. Сам чуть не по пояс крестнику.
– Иван Иваныч, домой не попаду никак…
– Ничего, Колька! Мы их того! Укатаем!
– Как вы живете?
– Ты проходи, раздевайся. Вот тебе тапочки.
Гирин вынул из-под шкафа тапки и положил в ногах у долгожданного гостя.
– Как живем? – переспросил. – Весело живем! Послушай! Только что газету читал. Со смеху чуть не скончался. Вот, слушай…
– Отстань! Устал он с дороги! – кричала тетка Настасья.
– Нет, пусть вникает. – И начал читать: – «Внимание! В новый ресторан «Владимир» (Новый город) приглашаются на конкурсной основе повара и официанты с именем Владимир, не старше сорока трех лет, обязательно лысые. Девиз ресторана: «В нашей еде вы не найдете ни одного волоска!» Резюме и фото по адресу… Адрес электронный. Или вот еще: «Требуются сотрудники – до двадцати семи лет. А если мне двадцать восемь – что мне делать?!