На срок жизни
Шрифт:
Закончили с осмотром, составили протоколы. Дали подписать понятым – егерю и охотоведу. Их трясло от случившегося: встреча в лощине оказалась кровавой. От тех, что остались в живых, жди теперь удара в спину. Хоть через десять лет, хоть через двадцать. Известное дело – месть. Знакомое дело – тайга. Говорят здесь ласково, словно бы нехотя. Но кирпич за пазухой держат. А ведь был здесь когда-то порядок. И медведей ради одних только лап не добывали…
День клонился к концу, в лесу начинало темнеть, однако обещанных машин из города так и не
Задержанных свели в одно место. Каждый из них о собственных показаниях молчал. Одним лишь оперативникам известно, как они вели себя на допросе. Шприц помог.
– Можешь не стараться, – бубнил Заседателев, когда очередной задержанный садился перед ним к раскладному столу. – Сейчас ты нам всё расскажешь… – и косился в сторону ветеринарного шприца. Тот лежал на сиденье, блестя толстой иглой. – Сыворотка правды любому развяжет язык.
До шприца, естественно, дело не доходило. Его и не думал никто применять – вид инструмента действовал безотказно.
На ночь решили занять круговую оборону. Задержанных кучнее – сами по бокам. Но тут подошел грузовой автозак, за ним – зеленый обшарпанный «Уазик». Браконьеров заставили таскать трупы и класть в «Уазик». Мужики не сопротивлялись, о правах не вспоминали.
К ночи тронулись в обратный путь. Вошли в бывший леспромхоз – темнота стоит в окнах. У выхода заметили группу людей с ружьями, здесь были и женщины. Толпа расположилась на дороге и глядела в сторону машин.
Намечалась очередная бойня.
Лушников велел приготовиться:
– Без остановок! Даже если будут стоять на дорогах!
Машины двигались на пониженных передачах.
Впереди продолжали стоять, потом, видно, поняли: не остановятся перед ними. Толпа отступила к обочине, не скрывая оружия.
Глава 3
Сегодняшний день был такой же, как и вчера. Никаких изменений в лучшую сторону. От сына тоже никаких вестей, хотя Тамара Борисовна чуть не каждый день бегает на почту и отправляет на остров заказные письма. Квитанцию принесет, покажет – и снова в карман. Квитанции, говорит, нужны ей для отчета, поскольку Александр Сергеевич теперь вроде как на обслуживании в ООО «Небесные дали», хотя никакого договора пока не подписывал. И даже не думал пока что на эту тему.
Он поднялся с дивана и двинул на кухню, ловя себя на мысли, что ходит теперь в полусогнутом состоянии. На кухне он уставился в передний угол и стал молиться суровому богу. Лик у боженьки посветлел, по щекам пробежала волна.
Александр Сергеевич удивился: почему щеки белые у Христа? И откуда волны? Потом до него дошло, что с глазами у него не в порядке. Он прищурился и стал внимательно смотреть. Старая закоптелая икона стояла на самом верху кухонного гарнитура, в углу. Она от Ирины досталась. А той – от родни, от Гириных. Сегодня Ирина опять летала в самолете, но не над джунглями, а над болотом. И снова кричала:
– Чем ты думаешь?! Нежели до тебя не доходит?!..
Александр Сергеевич после таких вопросов сразу проснулся и долго не мог уснуть. Слишком уж темные получались вопросы, непостижимые. Словно подсказать что-то хочет Ирина, хотя Александр Сергеевич и без подсказок знает, что дело швах: за какие-то месяцы свернуло в вопросительный знак. Аппетита нет. Голова шумит. То у него беспробудный сон, а то вдруг блуждание по комнатам. Диагноз – старческая болезнь. Дистрофия мозга…
Квакнул квартирный звонок, и Александр Сергеевич вздрогнул. А ведь раньше не дрожал, по первому сигналу бежал к самолету, садился и взлетал.
Он развернулся от иконы и пошагал к двери. На углу он едва не упал – слегка занесло.
– Кто? – спросил тусклым пещерным голосом.
– Не бойся! Я свой! – бойко ответили из-за двери. Кажется, Гирин.
– Сейчас открою. Ключи потерял…
Проговорил и отошел за ключами, вернулся неспешно.
– Уснул там, что ли?! – орал Гирин. – Обоссышься с тобой, пока ждешь!
Дверь отворилась. Гирин толкнул ее, отодвинул с пути хозяина и побежал в туалет, не оглядываясь. Закончил дело и вышел со счастливым лицом. Потом прошел в зал, сел в кресло. Нисколько не изменился. Крепенький, низенький, кругленький. Обычный майор-вертолетчик. А что ему будет, если он теперь не летает.
Александр Сергеевич, шаркая тапками, подошел, сел напротив. Мимо дивана не промазал – и то хорошо.
Гирин в удивлении хмыкнул: виделись вроде недавно, а кажется, что вечность прошла – одни уши остались от «истребителя».
– Как дела? – спросил Лушников.
– Нормально! У тебя-то как? Собрался на списание?! И сынок, выходит, не пишет… А ты ему сам-то писал?! Звонил, я спрашиваю?!
Гирин нарочно говорил громко, будто Лушников плохо слышит.
– Какой я писатель…. Тамара пишет…
– Кто такая?! – прикинулся Гирин.
У Александра Сергеевича на лице мелькнуло подобие улыбки. О гражданской жене забыл, а еще друг называется…
– Филькина у нее фамилия, – напомнил Сергеич. – Медсестра из поликлиники. Живем с ней…
– Да что ты говоришь! А я и не знал! Она хоть ночует когда?!
– Раньше ночевала, – признался Лушников. – Теперь нет. Укол сделает, посидит немного… Дела у нее тоже, дочь приехала.
Гирин тяжело смотрел на товарища. Был человек – и не стало. Одна видимость сохранилась пока что.
– Почему он не пишет, Колька-то? Почему не звонит? Неужели ему не стыдно?
– Не могу сказать…
– Может, он до сих пор не в курсе?! А ну, взгляни сюда! Что ты глазами елозишь?! Сотворил с квартирой?! Пожертвовал?!.. А медсестра?!.. Какую она роль играет в твоей жизни, Санёк?! Тоже не можешь сказать?!
– Не могу…
– Ясненько!.. Чем тебя потчуют?
– Чего?
– Чем, говорю, лечат?!
Александр Сергеевич выкатил глаза:
– Чем лечат… Как и всех! Таблетками, уколами. Разве я виноват, что внезапно захворал.