На станции Свободный
Шрифт:
– Значит, вы серьезно о переписке?
– спросил Андрей.
– Разуеется.
– Я думал, пошутили, - с облегчением вымолвил Андрей, и ему подумалось, что Надя, видимо, очень простая и хорошая девушка, без вывертов, и будет очень здорово переписываться с нею.
Он глянул на ее милое, уже загорелое личико, на русую косу, переброшенную через плечо вперед, и нежность к этой девушке охватила его, и опять ему захотелось поцеловать ее.
– Надеюсь, наш знаменитый капитан Иванов будет отпускать нас в город, и тогда, вьюноша...
– Погост многозначительно замолк.
– Мы, кстати, живем недалеко от вокзала, - заметила Надя.
–
– махнул Погост рукой и опять засмеялся.
– Не много ли "неоновых реклам", Погост?
– усмехнулся Андрей.
– Вы правы - перебор, - добродушно согласился тот и перевел разговор на другое.
Так сидели они и болтали про разные разности: и о Москве, и об их "припухаловке" на точке семьдесят седьмого километра... Андрей похвастался, что он залезает на верхний пояс фермы моста и оттуда в хорошую погоду любуется городом, где живет Надя. Она же говорила, что их город очень красив и довольно старинный, что очень широк и могуч Амур, на котором стоит город, но в бинокль можно хорошо рассмотреть маньчжурский поселок на том берегу и что в недалеком прошлом маньчжуры и корейцы переплывали на своих лодочках в рыночные дни и торговали в городе...
Когда Андрей опять собрался на перекур, Надя тоже поднялась:
– Жарко очень... Пойду с вами на площадку.
Андрей открыл в тамбуре дверь. Напором воздуха взвило Надину косу, затрепыхалась кофточка, вспорхнула юбка, приоткрыв колени. Поначалу они ничего не говорили, но после того, как Андрей закрыл дверь, Надя спросила:
– Вы давно в армии?
– Меньше года... Но Москва и прошлая жизнь ушли куда-то далеко, словно и не существовали.
– Ну, не может этого быть.
– Может. В полковой школе мы были как заведенные, только двадцать минут в день - личное время, а так с подъема до отбоя без передыха. Некогда даже о чем-нибудь подумать. Но мне повезло, что попал в техническую часть.
– Так вот почему у вас вузовские учебники!
– Заметили все-таки. У меня вообще были планы за годы армии пройти самому первый курс института, но, видимо, не получится. Может быть, вот за второй год...
– А в каком вы иституте?
– В МИИТе... Я знал, что призовут в армию, но все же сдавал экзамены, хотя...
– он задумался, - хотя не знаю, придется ли заниматься.
– А почему?
– Так... По разным обстоятельствам.
– Он затянулся в последний раз и выбросил папироску.
– Да, мы совсем одичали за зиму. Только раз отпустили в увольнение. И сейчас мне как-то странно, что я вне строя, еду в пассажирском, разговариваю с вами... Только вот... неудобно.
– Андрей коснулся рукой своей остриженной головы и показал на обмотки: - Никак не привыкну.
– Ерунда какая, - улыбнулась Надя.
– Неужели вас это смущает?
– Убивает, - вздохнул он.
– Я просил мать прислать мне сапоги. Возможно, скоро получу посылку...
– Не убивайтесь, - продолжала она улыбаться.
– Умные люди на такие мелочи внимания не обращают.
– Значит, и вы?..
– Значит, и я.
У Андрея отлегло от сердца, хотя он все же не представлял, что может кому-то понравиться в этих уродливых обмотках. Он опять решил хвастнуть и сказал, что уже купался.
– Вода, наверно, ужас какая холодная?
– Нормальная... Только очень сильное течение, против не проплывешь.
Вспыхнувшее в вагоне желание поцеловать Надю сейчас, когда они оказались одни в тамбуре, куда-то ушло. Ему было просто необыкновенно хорошо стоять вместе с ней, говорить... Он начал рассказывать ей об одном вечере, который не уходил из памяти. Капитан Иванов пригласил его и помкомвзвода Сашку Новикова (тоже москвича) к себе, угостил трубочным табаком, который курил сам, и после нескольких офицерских анекдотов времен первой мировой, рассказанных капитаном, и ничего не значащих разговоров он вдруг нахмурился и очень серьезно, без обычного для него двусмыслия, спросил, а не кажется ли им, что в этом году придется и повоевать. Им nак не казалось. Тогда капитан вздохнул: "Нет, ребятки, чует мое сердце - придется. Потому и не гоняю вас, отдыхайте пока, набирайтесь силенок. Война тяжкая будет. Начнут немцы, конечно, но и япошки могут тут зашевелиться".
– Неужели она все же будет?
– спросила Надя.
– Не знаю. Сейчас, днем, когда солнышко светит, в это как-то не верится, а вот ночами иногда задумываешься.
– Вы боитесь войны?
– спросила Надя, потом засмеялась.
– Чего я спрашиваю: разве мужчина признается в этом? А вот я боюсь и не хочу ее, и мне в этом не стыдно признаться, я ведь женщина.
– Наверно, я не боюсь ее, - серьезно сказал Андрей, так серьезно, что она сразу же убрала улыбку.
– И я не рисуюсь. Понимаете ли, я пока не могу рассказать вам о себе все, скажу только, что после войны должно что-то измениться. Я так думаю.
– Что изменится?
– Ну, не знаю конкретно, но что-то должно.
– А возможная смерть на войне? Ее вы тоже не боитесь?
– Смерть? Конечно, боюсь, - улыбнулся он, - но реально пока не могу ее представить.
Они помолчали немного, потом Надя спросила, нравится ли ему Дальний Восток.
– Нравится. Только он действительно очень дальний. Чувствуешь такую оторванность от дома, какой никогда не ощущал. У нас на точке очень красиво река, сопки, дали...
– Да, такие просторы... Вот я не смогла бы жить в большом городе... в свете неоновых реклам...
– А я урбанист. Большой город очень хорош, особенно вечерами. Я бывал в Ленинграде, он красивее Москвы и как-то историчней, хотя Москва и много старше Питера. Но вот бредешь по Невскому и невольно думаешь: тут ходили Пушкин, Гоголь, Достоевский, Блок, Есенин... Города полны прошлым, историей. По Ленинграду я бродил даже ночами, и мне казалось, что вдруг в одну из белых ночей я встречу... ну, Раскольникова, к примеру...
– Как интересно!
– воскликнула она.
– Вы, наверно, большой фантазер?
– Нет, я скорее чересчур рассудочен, но Питер, белые ночи... поневоле начинаешь фантазировать. Просто нельзя не фантазировать. Понимаете?
– Понимаю. Мой отец, несмотря на то что инженер-путеец, - страшный фантазер и выдумщик.
– А где он кончал институт, не в Москве?
– В Москве.
– Не знаете, в каком году?
– Кажется, в двадцатом.
– А мой в восемнадцатом! Возможно, наши отцы были знакомы! Вот здорово!
– Вы напомните мне фамилию, я спрошу у папы. В общем, когда получите увольнение, заходите прямо к нам. Хорошо?