На своем месте

Казьмин Михаил Иванович

— Есть, — Мякиш довольно усмехнулся. — Я в доме своих людей оставил, чтобы они опросили всю прислугу и составили перечень всех, кто после несчастья с Иваном Фёдоровичем выходил из дома, с указанием, когда ушёл, по какой надобности и когда вернулся. Вот потом прямо по перечню тому и пройдём…

— Кстати, Михаил Дорофеевич, такой вопрос, — неожиданно пришедшая в голову мысль показалась мне требующей прояснения прямо сейчас, — а что теперь с делом Смирнова будет? С издательством? С телеграфным агентством? С «Московским вестником» и «Русским словом»? Кто Ивану Фёдоровичу наследует?

— Известных ему или нам родственников у Смирнова нет, одинок он, — ответил Мякиш. — Ежели Иван Фёдорович, не дай Бог, конечно, преставится, а завещания не оставит, имущество

будет по суду объявлено выморочным, да всё в казну и перейдёт. Доктор Шиманский уверяет, что есть возможность печального исхода избежать, но если рассудок к Смирнову не вернётся, чего доктор также не исключает, опять-таки суд опеку над ним установит. А раз нет наследников, то и опека будет также казённой. Вот только в случае кончины Ивана Фёдоровича всё равно придётся либо по завещанию поступить, либо полгода ждать объявления наследников, а при установлении казённой опеки она будет отменена, если вдруг те самые наследники объявятся, и возложена на них.

Хм, вот даже как… Что-то кажется мне, я даже знаю, кто именно от казны те самые наследство или опеку примет… Получается, казна в лице Палаты тайных дел тут в прямой заинтересованности пребывает. Озвучивать эти свои соображения я, понятное дело, воздержался.

— Однако же с глушителями этими странность имеется, — Мякиш вернулся к тому, ради чего я тут оказался.

— Какая же? — сейчас для меня это и вправду смотрелось интереснее наследственных дел.

— Я понимаю, зачем Смирнову такой глушитель нужен был в кабинете, — принялся тайный исправник пояснять. — Так он скорее не от нас свои секреты закрывал, а от посторонних недоброжелателей. Но вот зачем, скажите на милость, второй глушитель Смирнов поместил в помещении для прислуги?! Там-то он что прятал?

И верно, выглядело это как-то странно. Впрочем, придумать разные объяснения таковой странности казалось мне не особо сложным, но и эту задачу я захотел себе упростить.

— А в чьей именно комнате тот второй глушитель нашли? — вопрос представлялся мне само собой разумеющимся.

— То-то и оно, что не в комнате, — Мякиш, похоже, и сам был тому удивлён. — В коридоре, под половой доской.

— И был это тот, что побольше и помощнее, — предсказал я.

— Именно так, — подтвердил Мякиш.

Ну да, вполне ожидаемо. Сам ли Смирнов спрятал там глушитель или нет, но решение умное — мощный артефакт прикрывал от поисков сразу несколько комнат. Интересно жил уважаемый Иван Фёдорович, очень интересно… Или всё-таки не он? А кто тогда? Кто-то из слуг? Хм-хм-хм…

— Вы, Алексей Филиппович, не замечали случаем, никому из слуг Иван Фёдорович особого доверия не выказывал? — спросил тайный исправник.

— Не замечал, — ответив, я ещё раз вспомнил свои визиты к Смирнову. Вроде и правда не замечал, но кое-что посчитал необходимым уточнить: — Я его слуг только троих и видел, привратника, дворецкого да секретаря. Но привратник и секретарь из ваших, про дворецкого вы тоже говорили, что он на вас работает.

— Не посчитайте, Алексей Филиппович, за труд и Красавину о том же спросить, — сказал Мякиш. — Прислугу мы допросим, но взгляд со стороны тут едва ли не важнее был бы.

— Конечно, Михаил Дорофеевич, — согласился я.

На том мы и закончили. Дома я принялся обдумывать всё, что узнал за день, но особыми успехами в тех размышлениях похвастаться к концу дня так и не смог. Какая-то ерунда у меня получалась…

Можно, конечно, было бы предположить, что ерунда выходила не у меня, а у Смирнова. Вот зачем, в самом деле, ему понадобилось обезопасить от поисковых артефактов не только кабинет, но и комнаты прислуги? Но я давно уже успел привыкнуть — если я чего-то не понимаю, это вовсе не значит, что тот, о ком я думаю, дурак. Это значит лишь то, что знаний у меня не хватает. Вероятность того, что в коридоре глушитель самостоятельно разместил кто-то из прислуги, я отбросил сразу — не тех денег стоят такие изделия, чтобы хозяин не обратил внимание, что платил за два, а получил один. Так что именно сам Смирнов и позаботился, чтобы при обыске в доме поисковые

артефакты в комнатах некоторых слуг оказались бесполезны. Мякиш прав — кто-то среди прислуги пользовался особым доверием Ивана Фёдоровича, настолько особым, что хозяин даже от тайных его прикрывал. А раз так, выходило, что и сделать для своего хозяина этот неведомый кто-то должен был что-то очень и очень важное, такое, что доверять посторонним, повторюсь, даже тайным, Смирнов не хотел. Эх, слишком много в моих размышлениях этих «кого-то» и этого «чего-то», не дело это, совсем не дело. Ладно, понадеемся, что тайным тут повезёт больше. Вот только соизволят ли они поделиться своими находками со мной? Что ж, вот и посмотрим. А к Красавиной ещё раз сходить надо, может, и правда, её взглядом я смогу увидеть нечто большее…

Дорогие читатели!

С наступающим вас! Удачно вам завершить 2023-й год и встретить 2024-й! До встречи в новом году!

Ваш автор

[1] Литография — наиболее распространённый в XIX веке способ цветной печати

Глава 24

Кража, которой не было?

К середине второй седмицы отсутствия супруги, сына и сестрицы я попытался вспомнить, приходилось ли мне когда-либо раньше в этой жизни проводить столько же времени в одиночестве. Да, сейчас одиночество моё было чисто условным, то есть, если точнее, сословным, потому как в доме оставалась та часть прислуги, что не уехала с моими в Ундол. Барсика, кстати, Оленька тоже увезла в имение, так что и он не скрашивал мне одинокую жизнь, а обе кошки, что жили на кухне, ладили только с кухарками, а от прочих людей старательно и, как правило, успешно прятались.

С некоторым удивлением я понял, что и раньше подолгу жить в одиночестве мне как-то не доводилось. До шестнадцати лет в отцовском доме с родителями, братьями и сестрой, потом четыре с половиной года в Мюнхене с приятелем и соседом Альбертом, а там и с домохозяйкой Гертой и служанкой Анькой отношения стали, хм, совсем уж близкими, потом опять дома в Москве, потом в казарме, потом, в Усть-Невском на квартире с майором Лахвостевым, снова в Москве, сначала у родителей, затем с Варенькой, теперь и с Оленькой тоже. В общем, не было у меня к одиночеству никакой привычки, а потому приходу тайного исправника Мякиша я даже обрадовался, а то и его последние два дня не видел. Кстати, сам Михаил Дорофеевич тоже выглядел очень уж довольным, но что-то мне подсказывало, что причиной тому стало для него нечто иное, нежели встреча со мной.

— Как, Алексей Филиппович, вспомнила Красавина хоть что-нибудь? — поинтересовался тайный исправник, устроившись в кресле. От вина он вежливо отказался, зато за предложение кофею ухватился с радостью.

— Вспомнила, Михаил Дорофеевич, — раз уж приходу Мякиша я был рад, то и хорошей новости для него не пожалел. — Сказала, что ей показалось, будто особо Иван Фёдорович из прислуги некоему Мите доверял. Описала она его как человека молодого, приятной наружности, хорошо сложенного, русоволосого и кудрявого, сероглазого, без усов и бороды.

— Митя, значит? — Мякиш с довольным видом хмыкнул. — А почему госпожа Красавина посчитала, что именно Мите тому господин Смирнов особенное доверие оказывал, она не сказала?

— Сказала, — что именно в моих словах так радовало тайного исправника, я не понимал, но, похоже, скоро он и сам расскажет. — Ангелина Павловна так посчитала, из того исходя, что именно Митя почти всегда прислуживал за столом, когда она с Иваном Фёдоровичем наедине оставалась.

— Всё сходится, стало быть, — кивнул Мякиш сам себе. — Вот этот самый Митя, Дмитрий Иванов Родимцев, двадцати двух лет от роду, православного вероисповедания, мещанин, уроженец села Балашина Чижевой волости Николо-Архангельского уезда земли Московской, в Москве проживающий в доме Ивана Фёдоровича Смирнова, и есть наш похититель, — тут тайный исправник внезапно помрачнел и добавил: — Осталось только его изловить. Хитрым оказался, сбежал вовремя.