На танке через ад. Немецкий танкист на Восточном фронте
Шрифт:
Теперь пришло время, когда стало погибать все больше солдат, в том числе и из моего ближайшего окружения. Война угрожающим образом подкралась совсем близко. Одним из первых был известный фрайбургский лыжник Руди Кранц. Потом стали приходить известия о смерти многочисленных товарищей из моей школы и из гитлерюгенда.
Во время моей службы в Загане я получил отпуск на родину. Поездка по железной дороге с многочисленными пересадками была очень долгой, но она проходила с отпускным билетом в кармане — символом наивысшего солдатского счастья. Котбус, Франкфурт на Одере, Галле были городами, через которые шли поезда. Как правило,
Во время поездки на поезде и на вокзалах отпускников везде и всюду проверяла полевая жандармерия. Мы, солдаты, называли полевых жандармов цепными псами из-за того, что они на шее на цепи носили металлический горжет с орлом. Они проверяли отпускные документы и железнодорожные билеты, иногда требовали открыть крышку противогазной коробки, чтобы убедиться в том, что в ней — противогаз, а не спрятанные бутерброды.
Во время отпуска я смог во время остановки в Лейпциге побывать у моего дяди Альберта Бётгера. В Лейпциге 14 апреля 1924 года он создал интернат для профессионального образования. Здесь неспособные к обучению и социально неблагополучные молодые люди изучали садоводство, деревообработку, малярные работы, коммунальное хозяйство. Несмотря на большие успехи, во времена нацистов моего дядю уволили. Жизненный уровень слабоумных должен был теперь снизиться до уровня первобытных людей. После 1945 года мой дядя вновь возглавил школу, которая сегодня носит его имя.
В заганской Дахбергской казарме некоторое время находился танкист, который был моим соседом во Фрайбурге. От природы он был склонен к эскападам. Высокого роста, хорошо сложенный блондин, в городке его хорошо знали многие парни и все девушки. Я часто видел его с моим братом, и во времена юнг-фолька мы работали в одном отряде. В Загане из приказа я услышал о нем и его истории, как он неудачным способом хотел пережить войну. История его разыгрывалась в три акта.
Сначала он отбывал наказание за какой-то проступок на гауптвахте в казармах. Это ему не понравилось. Он бежал с гауптвахты, спрятался, потом ночью пробрался в канцелярию и в комнату фельдфебеля. А потом бежал с тем, что ему попало под руку: пистолетом, документами и служебной печатью. Сначала ему удалось скрыться.
Второй акт разыгрался посреди Лейпцига. По улице прогуливался щеголеватый молодой офицер люфтваффе с наградами и большой повязкой на голове. Всякий, кто видел его, считал, что видит идеального героя-летчика. Оказавшийся вдруг там фельдфебель из Фрайбурга и служивший с ним в одной части окликнул его:
— Привет Д.! Вот так встреча! Что это ты тут делаешь?
И тут летчик допустил самую большую ошибку в своей жизни, когда отчитал фельдфебеля:
— Кто вы такой, что обращаетесь ко мне на «ты»? Я вас не знаю. Идите куда шли!
Фельдфебель пошел дальше, но подумал, что здесь что-то не так, потому что точно узнал известного в части парня, и заметил, что тот его тоже узнал. Естественно, он решил этим делом заняться, доложил в полевую жандармерию, которая сразу же установила слежку за «летчиком». В отделении полевой жандармерии его документы были признаны фальшивыми, а повязка на голове — маскировкой. Очень быстро дезертировавший танкист был разоблачен. Ночью в камере ему удалось вырыть большую
Третий акт разыгрался в Загане. На утреннем осмотре фельдфебель зачитал приказ: «Танкист Д. за дезертирство приговорен к смертной казни через расстрел». Приведение приговора в исполнение должно было состояться во второй половине дня в сосновом бору поблизости от Загана. После этого главный фельдфебель зачитал список расстрельной команды.
Я должен был присутствовать на расстреле в качестве зрителя. Фельдфебель на утренней поверке сказал, что каждый солдат свободно может поехать к месту казни на грузовике, чтобы быть свидетелем приведения приговора в исполнение. Я не поехал.
Вернувшиеся с расстрела солдаты рассказывали, что Д. не показывал никакого страха перед скорой смертью. Ситуация была примечательной. Он, хотевший с помощью дезертирства избежать возможной солдатской смерти, воспринимал теперь ее совершенно равнодушно. С руками, привязанными к стволу дерева, в момент, когда на него были нацелены карабины расстрельной команды, элегантным движением головы он сбросил пилотку со своих светло-русых волос. Последовала команда: «Огонь!», грохнули смертельные выстрелы. Можно было бы сказать, что он погиб почти как герой. А потому, что он еще успел крикнуть солдатам, направившим на него свои карабины: «Не стреляйте в лицо!», то можно сказать, что он погиб как прекрасный герой.
Так этому молодому солдату, надеявшемуся избежать участия в этой войне, удалось сделать то, что он с самого начала вовсе не хотел, — геройски умереть. Час расстрела для сопровождавших солдат стал той демонстрацией могущества гитлеровского государства, неустанно следившего за дисциплиной и повиновением и беспощадно приказавшего расстрелять дезертира, с которой они столкнулись и в майские дни 1945 года, когда война была уже окончательно проиграна. Нам, молодым солдатам, теперь было близко продемонстрировано, к чему ведет неповиновение и дезертирство.
С сегодняшних позиций мы воспринимаем вынесенный и приведенный тогда в исполнение смертный приговор как жестокий и несправедливый. Но тогда в условиях Вермахта господствовали другие взгляды и чувства, сравнить которые с современными невозможно. Мы, солдаты, сидевшие в одном казарменном помещении, были испуганы рассказом нашего товарища. Он не только рассказал о смерти одного из нас, но сам видел казнь вблизи. Мы были потрясены впечатлением от смерти, не критиковали жестокость приговора, а воспринимали его так, как усвоили на занятиях: «Так поступают с каждым, кто дезертирует».
При этом мы критиковали глупость Д. В условиях постоянного контроля в Вермахте, слежки за кварталами, домами и квартирами на родине бегство и выдача себя за «офицера-летчика» ничем хорошим закончиться не могли.
В 24-й танковой дивизии во Франции
Моя служба в транспортном отряде продолжалась почти два года, потому что я всегда вынужден был обращаться в лазарет по поводу всяких болезней вроде желтухи, язвы желудка или фурункулеза, и врач определял мою пригодность к военной службе как «годен к гарнизонной службе в тылу». Если принимать во внимание, что война тем временем набрала полные обороты и Гитлер приказал, чтобы каждый солдат побывал на фронте, то час моего перевода в действующую армию пробил относительно поздно.