На то они и выродки

Резанова Наталья Владимировна

В участке про тюрьму рассказывали разные ужасы. И то, все говорят — из-за нехватки помещений малолетних сажают вместе со взрослыми, политических с уголовными, больных со здоровыми. Как это дядька выражается — еще не устоялась… тьфу, не выговоришь — пе-ни-тер-циарная система. Как-то так. Ну, не важно. Допросов она не боялась. Ну, не так чтобы совсем не боялась, но примерно представляла себе, как это будет. Будут заставлять сдать Свистка. Мол, дашь показания, тебя и выпустят. А этого делать никак нельзя. Когда арестовали дядьку и приставы из квартальной управы хотели забрать его квартиру, а их с Гаем отправить в приют, пришел Свисток со взрослыми ребятами и приставам

по шее надавал. Правда, потом отрабатывать заставил, но это уж так положено. И даже не в этом дело, а в том, что, если даже не врут и выпустят, потом в квартале жизни никакой не будет, стукачке-то. А убегать ей никак нельзя. Так что уж лучше молчать. Малолеток на перевоспитание не отправляют, подержат-подержат — и выпустят. Так что сокамерниц она боялась больше, чем следователей. Но прежде чем испугаться окончательно, решила все же присмотреться.

Камера была большая, но и арестанток немало, больше двадцати — шлюхи, воровки, спекулянтки, может, и еще кто. Места на нарах достались не всем, многие теснились на полу, куда были брошены несколько грязных матрацев. Почти сразу же посреди камеры на одном из этих матрацев Рада увидела Злобную Кису и сочла это за дурной признак.

Они учились в одной школе, но в разных классах, и почти не общались. Во-первых, Киса была двумя годами старше. Во-вторых, ее отец был крупным муниципальным чиновником, и Киса презирала всех, кто не принадлежал к подобному кругу. Потом, правда, папу-чиновника то ли посадили, то ли отправили в штрафную роту, и всем надо было зарабатывать. Кому как. Про Кису рассказывали, будто бы она работает на банду из взрослых парней. У нее еще оставались приличные платья и приличные манеры, и она приглашала разных девочек будто бы в гости или погулять, а сама заводила в засаду, и там этих девочек насиловали либо удерживали за ради выкупа. Тогда-то Рада и усвоила — никогда не надо верить добропорядочным девочкам с кукольными личиками и надутыми губками, иначе из тебя живо уличную подстилку сделают.

…знала бы мама, о каких вещах она думает. Нет, лучше, что она не знает. Мама всегда заливалась краской, когда отец сгоряча произносил крепкое слово, и говорила: «Тише, здесь же дети!» Отец смеялся и говорил, что дети маленькие и ничего не понимают. А мама отвечала, что, может, и не понимают, но все слышат… только нет их уже давно, ни отца, ни матери… и лучше не вспоминать…

Короче, когда есть стало совсем нечего, Рада бросила школу и пошла работать на пересылочный пункт — на грязную работу для экономии брали детей. А когда на те гроши, что там платили, даже после двух смен подряд стало совсем невозможно жить, стала побираться, а потом прибилась к ватаге Свистка… в общем, ей было не до Злобной Кисы. И вот на тебе, негаданная встреча.

Платьишко с оборочками на ней поистрепалось, и кудри засалились, но личико осталось прежним, как и выражение на нем — глубокого презрения к существам низшего порядка. Неизвестно, узнала ли она Раду. Во всяком случае, не поздоровалась. Но она вообще никогда не здоровалась — считала это ниже своего достоинства.

Раду это нисколько не волновало. Киса, какая бы она ни была злобная, драться не полезет. А тут есть такие бабищи… хуже всякого мужика.

И как сглазила. Одна такая — поперек себя шире, и как это ее во время голода на мясо не пустили, сипло вопросила:

— Эй, мелкая, курево есть?

— Откуда? — хмуро отозвалась Рада.

— Откуда все берут. Отрабатывать будешь за прописку. А пока место твое будет здесь. — Она указала на угол, где бетонный пол не был прикрыт матрацем.

Рада спорить не стала. Отрабатывать всегда приходится. И про прописку она кое-что слышала. Ладно, не избили сразу.

— Ты бы, Шконка, на ребенка бы не гавкала, — сказала какая-то девушка, через которую Раде пришлось перешагнуть, забираясь в угол. — Или взрослых боишься?

— Уж не тебя, кляча дохлая!

Заступница Рады и правда красотою не блистала. Даже совсем наоборот. Молодая — это верно, но собою дурна — костлявая, с жидкими волосенками. За что бы ее ни взяли — уж верно, не за проституцию.

— Не выпендривайся, Нолу, — сказала другая девушка, сидевшая на нарах с краю. — Ввяжешься в драку, а мне потом опять тебя отбивать.

Эта девушка была ровесницей костлявой Нолу, и это единственное, что их роднило. Рада аж засмотрелась. Тонкое, правильное, хотя и исхудалое лицо, гордая посадка головы, покатые плечи, изящные руки с длинными пальцами — Рада таких девушек видела раньше только на картинках в довоенных журналах, где печатались фото актрис и дочек аристократов.

Только не было на этих актрисах и дочках таких потрепанных платьев, и пышные волосы не были подстрижены под ноль.

Странно, что при такой красоте она не нашла себе хорошего покровителя. Или, может, как раз нашла, за это и сидит…

Нолу пробормотала в ответ что-то неразборчивое.

— А как здесь отрабатывают? — спросила у нее Рада. Обращаться к красивой девушке она не решилась.

— Как везде, — сказала Нолу сварливо. — Пайку отдавать будешь, это непременно. Может, парашу мыть заставят. Или надзирателям отдадут на «праздник новоселья».

Рада кивнула. Действительно, как везде.

— А тебя за что взяли-то? — полюбопытствовала Нолу.

— Да так… — с ответом Рада не спешила. Тощая девица вполне могла оказаться «наседкой». — А тебя за что?

— Ну, жетоны на рынке продавала… — Жетонами на питание не спекулировал только ленивый, но иногда за это все же заметали.

— Ты ей еще расскажи, что сама эти жетоны и напечатала, гордость технического факультета… — заметила красивая девушка.

— Сама? Круто! — восхитилась Рада. Она в первый раз видела настоящую фальшивожетонщицу, и Нолу, несмотря на свою некрасивость, сразу выросла в ее глазах.

— Ну и гордость, — заявила Нолу. — Все говорили, что не поступлю, что не женского ума это дело, а я вот поступила!

— Ну и на что теперь твой диплом годится? Матрицы для фальшивых жетонов и без диплома клепать можно…

Нолу хватанула ртом воздух, как будто собиралась закричать в ответ что-то очень сердитое, но вдруг сдулась, словно лопнувший пузырь. Пробормотала:

— Можно подумать, Теу, от твоего балетного училища был какой-то толк.

— Может, и был. — Красивая Теу как-то нехорошо усмехнулась, потом примирительно сказала: — Ладно, вся наша учеба и все достижения по нынешним временам — псу под хвост…

— Все равно сейчас лучше, чем раньше, — заявила Рада. Ее удивляло, что к разговору Нолу и Теу больше никто не присоединяется, все бубнят о чем-то в стороне, а ведь интересно же! Она была готова к тому, что ей как мелкой велят заткнуться, однако Теу отозвалась:

— Лучше? Это чем же?

— Вообще-то в сравнении с войной и вправду лучше, — сказала Нолу. — Не бомбят по крайней мере. И продукты хоть какие-то появились.

— Нет, я про старый режим, — поправилась Рада.

— Это чем тебе теперь лучше стало? — Теу впервые поглядела на нее внимательно. — Родителей небось нет? И в школу, поди, не ходишь? И сама-то ты в кутузке… и тебе лучше?