Шрифт:
Неля. Ленинград
Это были головокружительные дни, пронизанные радостью, ощущением безграничных возможностей и надеждой на яркое радостное будущее. Война закончилась, папа и брат вернулись домой живыми. Рэм учился в ветеринарной академии, папа демобилизовался и был назначен директором совхоза в ближнем Подмосковье. Учеба с бессонными ночами и зубрежкой, высокомерными однокурсницами и вредными преподавателями осталась позади. «Красный» диплом получить не удалось, но оценки в нем были отличные, четверок мало. Мама, конечно, слегка огорчилась – хотела доказать папе в очередной раз как они без него хорошо справляются, но сама Неля была довольна и оценками в нем и распределением. Было немного жаль расставаться с друзьями по спорту, но сам спорт ведь никуда не девался…
Лето выдалось на удивление теплым, дом отдыха располагался в чудесной роще на балтийском берегу, молодежь проводила на пляже почти весь день. Играли в волейбол, купались, загорали, флиртовали от души. Вечерами после ужина иногда устраивали
Виктор был без цветов и со смехом сказал, что они бы завяли за целый день, который он надеялся провести с ней, да и его курсантского довольствия на все его планы не хватит. Шутка разрядила обстановку, ненужная чопорность куда-то исчезла, и пара направилась в центр, на Невский. Они должны были встретиться с Витиными друзьями, намечался культпоход в кино. У кинотеатра «Аврора» группа курсантов радостно приветствовала подошедших, белые форменки с голубыми гюйсами видны были за версту. Считалось шиком вымочить гюйс в растворе хлорки, чтобы новый синий цвет слегка поблек, и его обладатель выглядел старым опытным морским волком. Там были уже знакомые Неле по Москве Дед и Юра с невестой, Костя Павлецкий с женой и еще несколько ребят. На Костю и Деда, высоких и красивых, прохожие смотрели даже с некоторой завистью. Дело близилось к окончанию училища, распределению по флотам и дальним гарнизонам, и будущие защитники отечества, гордость советского флота, понемногу обзаводились семьями. Дзержинка шефствовала над Вагановским балетным училищем, девчонки часто бывали у них на вечерах, и красавчик Павлецкий влюбился в юную Татьяну, без пяти минут звезду советского экрана, они поженились год назад. К пятому курсу число женатиков выросло уже до половины всего «плавсостава».
Шел фильм «Поезд идет на Восток», это было что называется в тему, не за горами распределение по флотам. Леонид Галлис произвел прекрасное впечатление, особенно на девушек, но ребята взахлеб заспорили, положено ли носить кортик к кителю, а не к тужурке, и каждый при этом мечтал побыстрее его получить. «А что, братцы, слабо двинуть на Дальний Восток? – спросил Курехин, место которому в Ленинграде в адъюнктуре было практически обеспечено – Да, Нель, в блокаду у нас работало около 20 кинотеатров и этот тоже не закрывался, представляешь?». После кино все разошлись по своим делам, кто-то домой, кто-то на свидание, а Неля с Виктором отправились в Русский музей, где она давно хотела побывать, а Виктору, как военнослужащему, полагался бесплатный билет, стоимость которого можно было потратить на буфет. В следующее воскресенье Виктор смог вырваться в Зеленогорск. Они провели полдня на пляже, любуясь друг другом и болтая, сыграли в волейбол за команды-противники, подначивая друг дружку, потом Неля смогла договориться на кухне и покормила приятеля в столовой дома отдыха, а затем проводила на автобус. Они условились писать друг другу, а при возможности созваниваться. На следующий день курсант отбыл на практику в славный город Севастополь.
Москва была пыльной и жаркой, за весь июль не выпало ни капли воды, и Павел жаловался, что его совхоз едва справляется с поставками клубники в Москву, а если засуха продлится дольше, то и с яблоками, которыми его хозяйство славилось, будет полный кошмар, точнее не с ними, а без них. Серафима страдала от мигреней, десятилетняя Инночка торчала вторую смену в пионерском лагере под Москвой, а Неля, навещая ее в родительский день, вспоминала, как в их с Рэмом детстве они замечательно проводили лето в лагерях на Азовском море. Однажды она зашла в «Педагогическую книгу» на Пушкинской и неожиданно встретила там Витину маму, Татьяну Абрамовну. Они вышли в соседний скверик, съели по мороженому, и Неля рассказала ей про Витю. О встрече в Ленинграде Татьяна уже знала из его письма и засыпала Нелю вопросами о любимом чаде, пожелала девушке удачи на педагогическом поприще, предложила обращаться, если будут вопросы по методике преподавания английского.
Неля. Казань
В двадцатых числах августа Неля была уже в Казани. Два большущих чемодана с книгами и одеждой девушка оставила у тети Пани и дяди Пани, которые были несказанно рады ее приезду. Она была Прасковья, а он Павел, но имя Паня они использовали в обращении с незапамятных времен, и по-другому их никто уже и не называл. Паня – тетя была диктатором, и Паня – дядя, как правило, соглашался с ней во всем. Присказка «молчу, Паня, молчу» прижилась во всех родственных семьях. Эвакуированная родня давно вернулась по своим домам, один сын не пришел с войны, а второй, сапер с двумя орденами солдатской славы, все еще выполнял свой воинский долг в Германии. Уже несколько лет миновало с окончательной и полной победы над врагом, а по всей территории Союза и в Европе продолжали тянуть военную лямку «старики», специалисты, которые были нужны или которым уже некуда было возвращаться. Так что приезд любимой племянницы, да еще и преподавателя престижного местного института обрадовал родственников. «Только я у вас жить не буду, – сказала Неля, – не обижайтесь. Мне комнату обещали дать в институте. Не хочу вам лишние хлопоты доставлять».
«Да как же ж, какую комнату. Мы у кремля живем, институт рядом, пешком можно дойти. А с жильем у нас тут не очень, что дадут-то, общагу небось, холодную и голодную! Смотри, Нелька, лучше у нас оставайся, мы комнату выделим, будешь немножко добавлять на питание. И все». Неля же хотела взрослой самостоятельности. Устав от маминых нравоучений и жесткого контроля, она хотела войти в жизнь с чистого листа. Сама. «Ох, и своебышная ты, Нелька!»– частенько слышала она от мамы, но продолжала упрямиться, если считала нужным.
В институте ее приняли вежливо, но настороженно. Москвичка! Небось на хромом осле не подъедешь… Завкафедрой иностранных языков, хитроглазый Тагир Миргалиевич, расспросил про семью, про учебу, просмотрел документы и направил в кадры, там должны были оформить и про жилье рассказать. Кадровичка, узнав, что у молодого преподавателя есть родственники в Казани, посоветовала у них и пожить пока, а там и комнату в общежитии предоставят. А про завкафедрой сказала, что он мужик себе на уме, но заслуженный, владеет немецким, в войну был разведчиком и назначен в институт военкоматом. Неля слегка оторопела. И от проблемы с жильем, и от разведчика, и каким военкоматом он направлен на языковую кафедру, тоже поняла и намотала на ус. Она не понимала, кто же профессионально оценит ее знание языка и слегка волновалась, ждала заседания кафедры и пыталась понять расстановку сил. Пока же в институте царил предсентябрьский хаос, сновали туда-сюда студенты, в основном женского пола, как обычно в гуманитарных ВУЗах. На удивление восточный типаж лиц встречался достаточно часто, может быть потому, что учительница – достойное занятие для женщины, если ей в семье вообще разрешали продолжить образование.
В кафедральный день она особенно тщательно оделась, завязала бант на светлой блузе, долго возилась с вьющимися волосами, закалывала, зачесывала, но оставила как есть. Мама всегда говорила, главное, чтобы голова была чистой. Когда она вошла на кафедру иностранных языков, все были практически в сборе и бурно обсуждали прошедшее лето, отпуска и домашние события. Часть преподавателей курила у открытого окна и громко чему-то смеялась. Услышав ироничную фразу «ну, она нам покааажет..», Неля вспыхнула, выпрямилась и шагнула в просторную комнату как в прорубь. Тагир Миргалиевич постучал по столу, призвал всех к вниманию и начал заседание с представления нового сотрудника. Затем пошла рутинная августовская проблематика, выясняли претензии к расписанию, распределению групп, не обошлось без недовольного ворчания, но в целом все прошло мирно и доброжелательно. В перерыве Неля познакомилась с двумя молодыми ассистентками Машей и Дашей и поняла, что не так все страшно, как казалось. Однако после заседания она услышала твердый, слегка манерный и знакомый голос: «Комрад Павлищева, подойдите, плиз». В углу за столом сидела знакомая до боли грымза, вся в седых буклях с неизменной папиросой в отставленных бледных пальцах, Маргарита Дмитриевна Серова, искушенный спец по грамматике английского языка. Она попортила много крови студентам, выбивая из них правильное понимание и толкование всех возможных форм глаголов, времен и прочей необходимой, но страшно нудной теории. «Ну что, дорогая, с приездом. Не пугайся, тебе повезло, здесь приличный народ подобрался. Первокурсники, правда, ужасные. Чему их только в школе учат!? А к концу обучения, глядишь и выравниваются». Неля с удивлением взглянула в глаза своему прежнему кошмару и увидела там вполне человеческую симпатию и сострадание. Она вспомнила, что пару лет назад кто-то говорил, что Маргарита уехала из Москвы к мужу, которому после возвращения из мест не столь отдаленных запретили врачевать в Склифе и на пушечный выстрел приближаться к обеим столицам. «Как-нибудь пожалте к нам на суаре. Обживетесь и договоримся. Расскажете, как там наш любимы иняз поживает, что новенького в театрах и балетах, – она улыбнулась и продолжила, – рада Вас видеть. И бегите, вон Ваши новые подружки заждались».
Про себя Неля решила, что комнату в общежитии займет, когда предоставят, а пока поживет «у Пань». Девушки с кафедры хотели показать ей город, но узнав, что она жила здесь в эвакуации, предложили просто сходить в выходные в кино. Потом будет не до этого. Распрощавшись, Неля поспешила к вокзалу, куда до востребования должны были приходить письма от Вити. Мама пока не писала, но звонила вечером домой, «к Паням» и порадовала, что теперь у них в комнате тоже установили телефонный аппарат, без диска, но с возможностью говорить не из коридора. Помог, как всегда, Павел, его связи в органах и пара ящиков отборных яблок. Пожаловалась, что Рэм все никак не женится, вокруг столько одиноких женщин, окрутит какая-нибудь и пиши пропало. «Он все по Маруське, жене командира своего, сохнет. Приезжала тут, вроде к врачам, хвостом покрутила и снова к мужу». Удивительный человек была Серафима, вроде и ничего не сказала, а настроение своим тоном испортила. И Рэмку жалко. Маруся нравилась и Неле, она была умной, твердой и нацеленной на движение вверх по партийной линии. Мягкий и неконфликтный Рэм запал на нее давно, но удержать не сумел. Мамина любимица Инночка после пионерского лагеря стала проявлять характер, дерзить, надо бы ее приструнить, конечно, но для этого в Москве есть старший брат, который любит дразнить малявку, мол когда она вырастет, будет ему сапоги разнашивать. «Вот тихоня вроде бы, а и мне сколько крови в детстве попортил», вздохнула Неля