На той стороне
Шрифт:
Тот, не думая, что его друг, взрослый мужик, будет взаправду тушить зажжённую спичку в «горючке», продолжал рассматривать радугу на дорогостоящей оптике. «Что он, сумасшедший, что ли? Обман зрения сделает, да и всё. Небось, бензин успел водой разбавить, Знаем мы этих фокусников! По городам ездили, насмотрелись. Сами кое-что умеем…»
– Нет, ты глади, гляди! Я свой стакан заработать должен. Иначе изжога мучить будет от дармовой выпивки.
«Макарыч» отложил сверкающий никелем футляр с линзами в сторону.
– Ну, давай, давай! Туши!
– Бутылка твоя?
– Ладно.
А дальше
Но кто остановит факира? Он быстрым движением руки провёл по красной полосе на коробке спичкой, в одно мгновение утопил её в тазу. Из чёрной, смешанной с маслом жидкости булькнули белёсые пузырьки и, складываясь, тут же превращались в маленькие кудрявые дымки.
– Видал миндал? – Сергей повертел спичкой перед лицом своего товарища. Головка спички, действительно, была обожжена.
– Н-да… – «Макарыч» почесал затылок. – Эт-то и я так сделаю.
– Ну, сумей, если ты такой способный! Только смотри, пальцы не обожги.
На самом деле, думая, что в тазу находится вода, прикрытая сверху грязной плёнкой бензина, тот взял у смеющегося фокусника спички.
– Не надо, Макарыч, пожар сделаешь!
– Без сопатых обойдёмся!
– Ну-ну, только учти – я предупредил.
Весь секрет этого фокуса заключается в молниеносном движении зажжённой, но ещё не загоревшейся спички. Повторять эту чехарду сам я никогда не решался, но соображения на этот счёт есть – когда головка серника с большой скоростью трётся о шероховатую поверхность коробка, она мгновенно разогревается, но самой вспышки ещё нет. Вся реакция с выделением большого количества тепла только начинается, а сама вспышка происходит уже в жидкой среде, в бензине, но без доступа воздуха, и она тут же захлёбывается, и – финита ля комедия! Окислительная реакция продолжается только в головке спички.
Но тут финал был предсказуем.
Глубокий жестяной таз, разом выдохнув – «Фа!», взметнул к потолку огненное полотнище, отбросив к стене неудачного факира. Пламя тут же лизнуло только что перемотанные катушки целлулоидной плёнки.
А вы знаете, как горит нитроцеллюлоза? Почти порох.
На размышление огонь времени не давал. Думать надо было раньше. Да, дорого обошёлся отцу фокус!
К одежде мой родитель был всю жизнь неравнодушен, несмотря на то, что сельскому жителю мода, вроде как, и не к чему. На этот раз отец вырядился по случаю партийных праздников в незабвенную лисью шубу – доху, как он её вспоминал. Лисий мех, конечно, стоил хороших денег. Больше такой шубы у отца уже не было.
В горячке, содрав с плеч шубу, он в первую очередь кинулся спасать бобины с кинолентами. Но и шуба не помогла. Без доступа воздуха бобина с кинолентой превратилась в гигантский дымарь.
Из-под лисьего меха выбивался тугими струями такой густой и едкий дым, что дышать было невозможно. Спасать горящую нитроцеллюлозную плёнку, конечно, бесполезно, но отец, задыхаясь, продолжал прикрывать шубой немой шедевр киноискусства.
Спасибо, славной памяти, незабываемому Распутину!
От него осталась тяжёлая войлочная попона, которая и спасла от большого пожара. На войлочной полости
Когда отец кинулся к горящей плёнке, его напарник, не растерявшись, накинул вонючую от конского пота тяжёлую попону на горящий таз с бензином. Придавленное сверху пламя тут же захлебнулось без кислорода.
– Макарыч, бежим! Сдохнем здесь! – схватив поперёк туловища своего упиравшегося друга, Сергей выволок его на улицу, закрыв за собой дверь, из-под которой сизыми жгутами свивался и развивался отравленный дым.
В таком чаду, который был за дверью, вряд ли что могло гореть. Правда, от лисьей шубы остался лишь сморщенный кусок ломкой чёрной кожи, а от шедевра киноискусства остался желтоватый сухой осадок, похожий на охру.
…От шубы на лисьем меху, – не барин, отказаться можно, а вот за шедевр отвечать перед органами придётся – идеологическая диверсия!
4
– Василий, – спрашивает его на другой день в кабинете начальник отдела культуры, добрейший Соломон Исцахович, – как же ты до такой жизни докатился? Спьяну социалистическому имуществу урон сделал невосполнимый, «Броненосца Потёмкина» в бензине утопил. А ты знаешь, что такое «Броненосец Потёмкин» для трудового класса? Немой агитатор и пропагандист революции. А что положено человеку, посягнувшему на революционное искусство? Знаешь. Ну, это хорошо! Значит, тебе ясны последствия в их дальнейшем развитии. Как ты ещё не додумался в кинопроекторе чай кипятить? Я тебя за гражданина своей страны считал, а ты – дурак, Василий! Мы твой почин по обеспечению лампочками Ильича наглядных пособий на кинопередвижках области распространяем. А ты вон какой! Что мне теперь делать прикажешь? Я бы тебя под суд отдал, да бумага в область пошла, чтоб к награде дурака представили. Каково, а? – Соломон Исцахович большими с красными обводами век глазами, словно тоже в дыму побывал, расстроено смотрел на передовика культурного производства.
– Салом Цахович, я вчера и капли в рот не брал. Хочешь, дыхну? Во! – вчерашний фокусник всем телом подался к начальнику, обдав его крепким табачным перегаром. Безбровое лицо, красное, как из бани, только по щекам грязные паутинки, да местами кожа отслаивается, вроде, на солнце передержался. Обе кисти рук забинтованы – ожог первой степени. Под бинтами на правой руке средний палец от огня стянуло – не разгибается. Сухожилие, что ль, пережёг?
Врач предлагал этот палец отчикать: «Зачем он тебе, Василий? Стакан ты и так держать будешь. Стакан – он к руке сам прилипает. А то от этого пальца может гангрена начаться, тогда руку оттяпаем».
Ну, гангрена то ли начнётся, то ли нет, а палец – вот он, живой, весь тут.
Правда, отец жалел потом, что не дал оперировать палец, когда по-плотницки опять шабашить пошёл, потому что его из кресла районного начальника отдела культуры вышибли.
Но эта история ещё не началась. Пока – вот он! Стоит перед Соломоном Исцаховичем, погорелец. Культяпками трясёт, доказывает, что вчера грамма в рот не брал. Чёрт подстроил. Искра сама из движка в таз с бензином ударила. Магнитные силы! Вот пожар и случился. Тушил голыми руками. В огонь лез. Прости, Салом Цахович!