На углу, у Патриарших...
Шрифт:
Все правильно, понял Никольский: для того, чтобы переключиться на первую скорость и вывернуть направо, Клягину понадобятся на пару секунд обе руки.
Два дела из трех успел сделать Клягин: переключить скорость и вывернуть руль направо. А третье — застрелить малыша — не успел. Мгновения хватило Никольскому, чтобы выскочить из-за джипа и трижды пальнуть с трех метров в лоб Клягину. «Дэу» двигался вперед. Никольский почти успел увернуться, но радиатор все же зацепил его. Сергея крутануло и швырнуло на асфальт. «Дэу» ткнулся в бок проезжавшей мимо «Газели» и остановился.
То, что было головой
А Никольский сидел на асфальте.
— За мной! — подобно Чапаеву скомандовал Тарасов и выскочил из баньки. Нагишом он бежал по мосткам к воде, за ним, тряся голыми потными животами, мчались американцы — тоже в чем мать родила. Все один за другим попрыгали в чистейшее озеро.
— Хорошо? — осведомился вынырнувший последним Тарасов.
— Вери, вери гуд! — подтвердил мистер Гиге.
ЧАСТЬ ВОСЬМАЯ.
РЕДКАЯ ПТИЦА.
Иван Степанович Коломиец в воду не нырял, Иван Степанович Коломиец с доброжелательной улыбкой наблюдал за тем, как миллионеры получают удовольствие. В плавках — голый до положенного предела — он на мостках ждал, кто же первый выйдет из воды — на контакт с ним. Первым был, естественно, Тарасов.
— Иван Степанович! — радостно приветствовал директора музея московский юрист, будто в первый раз сегодня его увидел. Вскарабкался на скользкие доски и осведомился с детским недоумением: — Такое острое удовольствие, а вы — как памятник. Судя по соблюдению сугубо строгих нравственных правил, вы из номенклатуры?
— Как и вы, Алексей Владимирович, — с вежливой иронией уточнил Коломиец. — Вы ведь тоже из комсомольцев?
— Ваня, мы из одного гнезда! — вскричал Тарасов радостно и, прикрыв ладонями срам, затрусил к бане. Коломиец — за ним.
— Пока иностранцы в озере кувыркаются, есть время посмотреть, что там Матвеевич с моим Славкой наворотили, — решил быстро одевавшийся Тарасов. А Коломиец уже был одет — долго ли натянуть тренировочный костюм? Шнуруя изящные итальянские башмаки, Тарасов снизу исподлобья глянул на него: — И что это за манера — на людях в исподнем красоваться?
— Раньше в пижамах, теперь — в шальварах от «Адидаса». Вы, Иван Степанович, как я понимаю, не марафонскую дистанцию бежать сейчас собрались, а солидных иностранцев принимать.
— Нам с вами серьезные дела вместе делать, а вы мне хамите, — холодно отметил неудавшийся «марафонец». Тарасов резко поднялся со скамьи, по-братски обнял собеседника за плечи.
— Давай без обид, — предложил делец. — Никакого желания тебя оскорбить у меня нет. Просто я не хочу, чтобы ты в тренировочном наряде встречал их. Тебе будет весьма неудобно, Иван.
— Спасибо за науку, — издевательски, но миролюбиво поблагодарил Коломиец.
— Ну, тогда и действуй по науке! — полушутливо приказал Алексей.
…Одетые как положено, Тарасов и Коломиец осматривали зал, где собирались принимать миллионеров. Завезенные из Москвы яства были разложены по серебряным блюдам, в ендовах размещались фрукты и шампанское
— Заставь дурака Богу молиться… Кто же вино в такое наливает?! Ну, да ладно, — он поставил «журавля» на место и спросил Коломийца: — А не слишком ли всего много? Купеческий переборна, Иван Степанович?
— Того они от нас и ждут, Алексей Владимирович, — заверил тот.
— Может, ты и прав, — Тарасов переходами с «вы» на «ты» держал Коломийца в легком напряжении. Усевшись за стол, он жестом пригласил директора музея сесть рядом. — Нам, как устроителям, в порядке проверки следует слегка продегустировать как пищу, так и напитки.
Из штофа он плеснул водки в два высоких узких стопаря, ловко бросил по пластине драгоценной рыбы на две тарелки и поднял свой малый сосуд:
— За наше знакомство, Иван Степанович!
— Тогда уж на брудершафт, — предложил Коломиец.
— С удовольствием, — поддержал его Тарасов. — Только одно условие — без поцелуя. Идет?
— Идет! — согласился Коломиец.
Выпили. Коломиец пожевал рыбки и спросил без обиняков:
— И что же ты от меня хочешь, Леша?
— Я много хочу. Но не от тебя, от жизни. Как и ты, Ваня, — подмигнул делец.
Коломиец решил говорить без обиняков:
— В данном случае от жизни ты хочешь получить что-то через меня. Что?
— Для начала кое-какие сведения. Во-первых, откуда это? — Тарасов, сделав вилкой плавное движение, обозначил круг ендов, блюд, штофов, «журавлей».
— Из музея, как тебе известно, — напомнил Коломиец.
— А в музей как это попало? — спросил Алексей не без подвоха.
— Все очень просто, Леша, — усмехнулся Иван. — Был такой в начале века богатейший купец Кукушкин. Родом из наших мест. Держал он в Москве крупнейшую бакалейную торговлю, по сути дела, монополист был. Сам-то он не очень меценатствовал, а вот дети — сын Максим и дочка Евдокия — большие были знатоки и любители русского искусства. Максим целые экспедиции организовывал по Северу и Поволжью, чтобы ценности разорившихся помещиков не упустить. А Евдокия, в замужестве Бахметьева, современную живопись коллекционировала. В конце концов загорелся и сам Кукушкин: очень хотел Морозова, Мамонтова и Щукина переплюнуть. Переплюнул или не переплюнул — неизвестно, потому что он к своим сокровищам мало кого допускал. Осторожен был. И осторожен до того, что сразу после Февральской революции все свои коллекции сюда переправил и сам здесь поселился в собственном доме, в котором сейчас музей. Затем все произошло так, как и следовало ожидать: в восемнадцатом объявился в городе начальник уездной Чека Евсей Кудрин, который в порядке борьбы с контрреволюцией поставил Кукушкина к стенке, а сам весьма комфортно устроился в его доме, гуляя вовсю. На похороны отца приехала дочь Кукушкина Евдокия Петровна Бахметьева с двумя сыновьями-близнецами. Уже вдова — муж на фронте погиб. Узнав все и увидев кудринские безобразия, она отправилась в Москву прямо к Луначарскому, с которым была знакома и даже через него деньжатами большевикам помогала! А Луначарский с ходу Дзержинскому: так и так, разбой, мол, ваши чекисты творят — чистые бандиты.