На веки вечные. Дилогия
Шрифт:
– Ну-ну, пусть попробует.
– Дыр в хорошо продуманной защите Геринга две – зверства нацистов, которые он поддерживал, и его собственная неуемная алчность и стремление к обогащению. Он будет упорно отвлекать внимание на другие менее опасные для него лично обвинения. Например, будет проводить параллели между действиями нацистов и действиями других государств. Следует постоянно задавать Герингу жесткие и конкретные вопросы, чтобы не позволять ему уходить в бесконечные абстрактные рассуждения.
– Ну что ж, советы грамотные. Посмотрим, как Джексон сумеет воспользоваться ими, – сказал Руденко. – Со
Руденко довольно потер руки.
«Еще 15–18 декабря 1943 года в Харькове, только освобожденном от оккупации, открылся судебный процесс над немецко-фашистскими преступниками. Невелики были чины этих рядовых палачей Третьего рейха, и совершенные ими злодеяния были лишь частью той чудовищной цепи преступлений, о которых впоследствии узнало человечество. Но это был первый суд над фашизмом, ставший историческим прецедентом, – впервые в мировой практике судили за преступления против человечности…
Процесс освещали советские и зарубежные СМИ, в том числе лондонская “Таймс” и “Нью-Йорк таймс”, “Санди экспресс” и “Дейли экспресс”, радиовещательная компания “Колумбия”. Советскую прессу на процессе представляли Алексей Толстой, Константин Симонов, Илья Эренбург, Елена Кононенко и Леонид Леонов.
Еще далека была Победа, еще долгих 705 дней оставалось до открытия Нюрнбергского процесса, когда в Харькове, пережившем 22 месяца оккупации, прозвучали суровые слова о неотвратимости расплаты за чудовищные преступления. Слова, которые с нетерпением и надеждой ждал весь мир: "Встать, суд идет!"»
Глава XVI
Без глупостей, полковник!
Чернявый и смуглый сержант Гросман, один из охранников Руденко, был совсем молод, расторопен и, судя по ухваткам, большой хитрован. Он сидел рядом с водителем Руденко и постоянно вертел головой, морщил нос, хмыкал, и явно хотел поговорить с Ребровым, который по-начальственному устроился на заднем сиденье, но не решался.
– Тебе сколько лет, сержант? – спросил Ребров.
– Двадцать два, товарищ… Простите, не знаю вашего звания…
– Денис Григорьевич меня зовут. И откуда ты?
– С под Одессы.
– С под Одессы, – улыбнулся Ребров. – Давно воюешь?
– С сорок второго года.
– Ого! Да ты ветеран.
– Я с 1943-го в полковой разведке, командовал взводом. До Берлина дошел, даже на Рейхстаге расписался.
– А как сюда, в Нюрнберг попал?
– Да очень просто. Вызывает меня как-то начальник политотдела дивизии и говорит: от нашей дивизии на Нюрнбергский процесс, где будут судить главных гитлеровских преступников, решили направить для охраны советской делегации тебя, товарищ Гросман. Я и растерялся… Говорю, а почему я? Может, кого другого? А мне полковник в ответ: я бы на твоем месте туда рядовым поехал. И вообще, это приказ. Так что иди к портному, сошьют тебе новую форму, чтобы ты соответствующим образом выглядел.
– Видать, лихим ты разведчиком был, сержант, раз тебя одного из целой дивизии выбрали.
– Командиры не жаловались.
– А стреляешь ты как?
– Подходяще. Если в мишень, то девятка, редко восьмерка…
– И пистолет у тебя всегда с собой?
– А как же? Я же товарища генерала охраняю.
– Ну, это все знают… А пистолет ты, сержант, не доставай, потому что стрелять нам ни в коем случае нельзя… Там все свои будут. Ну, вот вроде и приехали…
Они вошли в большой четырехэтажный дом, поднялись на второй этаж, остановились перед дверью нужной квартиры.
– Значит так, сержант, объясняю задачу, – проинструктировал Ребров буквально бившего копытами от нетерпения Гросмана. – Нам надо забрать больную девушку и отвезти ее сразу на аэродром, чтобы отправить в Берлин… Дело простое, но рядом с ней наш офицер, которому поручено никого к ней не пускать. Еще раз повторяю – наш с тобой товарищ. Так что действовать надо спокойно и деликатно.
– А если он?
– Постараемся убедить его.
– А если не получится?
– Тогда аккуратно нейтрализуем. Только очень нежно, по-семейному… Это я беру на себя. Ты страхуешь, понял? Главное не дать ему сдуру стрелять…
Ребров позвонил. Через какое-то время из-за двери раздается суровый голос.
– Кто там?
– Свои, командир, – спокойно Ребров. – Мы прибыли по приказу генерала Руденко. Знаешь такого?
– А чем подтвердите?
– Со мной его охранник сержант Гросман.
Дверь приоткрылась. За ней стоял старлей с круглым мальчишеским лицом сурово нахмуренным. Руку он держал на расстегнутой кобуре. Что Реброву совсем не понравилось. Парень выглядел усталым, явно нервничал и на взводе мог натворить дел.
– В чем дело?
– Ты нас узнал старлей? Вот сержант Гросман из охраны генерала Руденко, – Ребров кивнул в сторону Гросмана, который грамотно занял позицию не за спиной Реброва, а на шаг в стороне, что давало ему возможность быстро действовать самому, если дело дойдет до столкновения. – Узнал?
– Узнал, – кивнул сбитый с толку несчастный старлей.
– У нас приказ генерала Руденко немедленно отвезти больную Лидию Корзун в больницу. Как она?
– Бредит. Жалко девчонку. Но у меня приказ полковника Косачева: никого к Корзун не пускать… Никого.
– Даже от генерала Руденко?
– Про товарища генерала мне ничего не говорили, – насупился старлей.
– Ну и что делать будем, командир?
– Без личного приказа товарища полковника не имею права никого к ней допускать.
– А у нас приказ генерала, – развел руки Ребров.
Старлей яростно мотнул головой.
– Ищите товарища полковника. Без него не могу. У меня приказ – стрелять на поражение, если кто…
Ребров вдруг ткнул пальцем в спину старлея.
– Она встала!
Офицер обернулся. Ребров стремительно одной рукой закрыл ему рот, а большим пальцем другой нажал на шею чуть пониже уха. Старлей все-таки попытался выхватить пистолет из кобуры, но Гросман, одним кошачьим движением бросившись вперед, перехватил его руку. Вдвоем они внесли обмякшего офицера в коридор, аккуратно посадили на стул.