На веки вечные. И воздастся вам…

Звягинцев Александр Григорьевич

В кабинет ввели Паулюса. Он был в добротном гражданском костюме, сух, подтянут, но сильно напряжен. Филин подумал, что после Сталинграда фельдмаршал ничуть не постарел. Скорее даже поправился, видимо, и вина, и кофе ему теперь хватает. Но форму, надо отдать должное, держит.

— Присаживайтесь, господин фельдмаршал, — кивнул на стул Гресь и повернулся к Реброву:

— Давай, майор, переводи.

Ребров отошел от окна, встал чуть сбоку от Филина и принялся за работу.

— Хочу представить вам наших сотрудников, которые только что прибыли из Нюрнберга, — сказал Гресь, усаживаясь на диван. — Думаю, вам будет полезно узнать от них самую свежую информацию.

Паулюс коротко кивнул головой и глухо спросил:

— И как сегодня выглядит Нюрнберг? Я его хорошо помню… Прекрасный старинный город. Очень много цветов.

— Нюрнберг выглядит как город, который подвергся массированным бомбардировкам авиации союзников, — холодновато произнес Филин. — Правда, есть районы, которые практически не пострадали. В основном окраины.

— А какая там сейчас погода?

— Уже несколько дней идет дождь, мокро, висит туман. Мы с трудом вылетели.

— Понятно.

— Что же касается самого процесса, то… И Геринг, и другие подсудимые твердят одно и то же. Что все они были против войны с СССР и не принимали участия в ее подготовке. Все затеял лично Гитлер. Ну, и Гиммлер с Геббельсом, куда ж без них — они же покойники. Что же касается ваших коллег военных…

Паулюс заметно напрягся.

— Они заявляют, что Германия всегда опасалась нападения соседних стран и потому готовилась к войне… Генерал Манштейн, который будет выступать как свидетель, заявил, что военная доктрина Германии строилась на том, что соседи имели притязания на германские территории. Когда подсудимым говорят о нападении на Польшу, они заявляют, что Польша сама начала войну, и потому Германия вынуждена была наступать, но только с целью обороны. Нападение на Норвегию? Германский флот на севере Европы стремился лишь предотвратить захват Норвегии войсками Англии…

Филин сделал паузу, ожидая реакции Паулюса, но тот молчал.

— Вторжение в Бельгию и Голландию? — продолжил Филин. — У ваших коллег и тут есть ответ. Хорошо известно, что Англия и Франция давно имели план использования территорий этих стран в качестве плацдарма для нападения на Германию. Если бы Германия не захватила их, они были бы захвачены противником… Ну и так далее. По всем позициям. Советский Союз был готов вот-вот напасть на Германию. И потому Германия лишь упредила удар противника.

Паулюс по-прежнему тяжело молчал. Ребров даже осведомился, все ли он понимает. Паулюс только кивнул.

— Хочу обратить ваше внимание на один очень важный момент, — остановился в шаге от него Филин. — Подсудимые все время оперируют понятиями «Германия», «германский народ», «германская армия»… То есть получается, что это не нацисты, захватившие власть в Германии, грезили о мировом господстве и хотели поставить на колени весь мир. Нет, получается, что такова воля и желание всех немцев, что такова природная суть Германии как государства. Вы понимаете, каковы будут последствия, если возобладает такой подход? — с нажимом спросил Филин.

Молчание Паулюса стало его раздражать. В конце-концов, он в плену и должен отдавать себе отчет, что это значит. Однако Филин быстро подавил в себе растущее недовольство. Игра шла слишком серьезная, чтобы можно было позволить себе дать волю настроениям.

— Я вам объясню, что все это значит. Среди стран-победительниц борются две точки зрения. Первая. Разделить гитлеризм и немцев, отделить их друг от друга. Вторая. Доказать всему миру, что Германия — это извечно агрессивное государство, угрожающее всему миру, и потому нужно сделать все, чтобы лишить ее возможности быть таковой впредь. Для этого расчленить на части, уничтожить ее промышленность, превратить в аграрную страну…

Паулюс непроизвольно сжал кулаки.

— Германия всегда представляет угрозу для других — вот их кредо. И подсудимые в Нюрнберге делают все, чтобы доказать справедливость такого отношения. Любой ценой спасая себя, они готовы пожертвовать всей Германией. Трибунал в Нюрнберге намерен судить нацистских преступников, совершавших чудовищные злодеяния, овладев Германией, навязав ей свою волю, подчинив немецкий народ. Но они, спасая свою жизнь, доказывают, что они и Германия — одно и тоже.

— Я вас понял, — с трудом выговорил Паулюс. — Но коллизия, моя личная коллизия, не так проста.

— А на мой взгляд, достаточно проста. Либо нацисты будут осуждены как преступная организация… Либо они подведут под приговор всю Германию. И у вас есть возможность помешать этому. Если долг перед Германией и немецким народом для вас не просто красивые слова.

— И, тем не менее, я должен подумать, — сжал губы Паулюс.

— Думайте. Но не забывайте, что времени у вас уже немного.

В машине, катящей в Москву, Гресь спросил:

— Ну, как впечатления?

— Он колеблющийся человек, — вздохнул Филин. — Совсем не политик. Пример образцового служаки, всегда действующего в рамках своей компетенции и полномочий. А мы предлагаем ему выйти за эти рамки…

— Может, надавить на него посильнее? Кстати, поставить в известность, что мы можем судить и его самого. Материалы на него у нас собраны…

— Запугать? Сломать?

— А что такого? — фыркнул Гресь. — Он что, из особого теста сделан?

— Ну, во-первых, насколько я знаю, есть планы предложить ему высокий пост в послевоенной Германии. Чуть ли не министра обороны… Американцам это, кстати, совсем не понравится. У них свои министры готовы.

— Ну, планы… Планов у нас всегда громадье. Важно, чтобы они были выполнимы.

— А во-вторых, если его взять на испуг, где гарантии, что он будет вести себя нужным образом на суде? — не сдавался Филин. — Выдержит ли он встречу со своими бывшими сослуживцами? Сможет ли там выступить против них? Выдержит ли он допрос с пристрастием, который ему устроят защитники? Ведь они постараются просто размазать его по трибуне. Объявят его предателем и трусом. Человеком, который изменил присяге, капитулировал, погубил солдат, которых ему доверила родина… Если он поплывет там, в Нюрнберге, впадет в истерику или раскаяние, дело будет непоправимо испорчено. Лучше уж тогда вообще его туда не везти.