На вершине мира
Шрифт:
Мы настороженно ждали хорошей погоды. Радист зимовки фактически лишился сна. Круглые сутки он принимал метеосводки советских, европейских и американских станций. Здесь, в маленькой рубке, учитывалась погода арктической полосы Советского Союза, ветра Скандинавии и Англии, температура среднеевропейских стран, метеообстановка Северной Америки. Каждодневно синоптик Дзердзеевский собирал воедино разрозненные данные трехсот двадцати станций, анализировал пути и взаимодействие циклонов и антициклонов. Как назло, мимо нас ползли бесконечной чехардой только циклоны. Антициклоны, несущие хорошую летную погоду, притаились на северных [81] уступах Канады. Но жизнь, невзирая на плохую погоду, шла своим чередом. 28 апреля произошло первое летное происшествие. Флагштурман Спирин вместе с магнитологом Федоровым и радистом Ивановым вылетели на самолете проверять работу радиомаяка. Они взяли с собой аварийную радиостанцию, винтовку с патронами и десять плиток шоколада, полкило сала и каравай хлеба.
Спирин полетел в своей шубе, Сима Иванов - в меховой рубашке и кожаном реглане, Федоров предусмотрительно надел малицу. Они должны были отлететь километров на 70-80, приземлиться, проверить слышимость и правильность сигналов радиомаяка и затем, примерно к десяти часам вечера, вернуться обратно. Проводив товарищей, мы уехали на главный аэродром готовить к разведывательному полету самолет Головина. В полночь бортмеханики самолета Кекушев и Терентьев разлеглись на нарах, собираясь проспать не меньше суток после изнурительной работы.
– Аврал - это не страшно, - сквозь сон бормотал Кекушев, - лишь бы не полундра.
В это время зазвонил телефон. Шевелев просил прислать к зимовке трактор. Шмидт и Шевелев собираются приехать на аэродром. Зачем такая спешка в час ночи? На всякий случай решили поскорее уснуть. Новый звонок.
– Николай Львович, с вами говорит Шевелев. Нужно немедленно лететь на поиски самолета Спирина. Ставьте лампы, разогревайте моторы. Торопитесь, так как погода быстро испортится.
Кекушев молча, не отвечая, положил телефонную трубку на полевой аппарат. Затем он [82] обернулся к нам и каким-то виноватым голосом произнес:
– Ну, вот и полундра!
Улететь Головину не удалось. Пока сливали излишек бензина, пока разогревали моторы, погода испортилась. Купол покрылся туманом, стартовать было нельзя. Полет временно отложили. Радисты дежурили всю ночь, но от самолета Спирина попрежнему не поступало никаких сведений. Утром на розыски пропавшего самолета выехали зимовщики станции на собачьих упряжках. Они взяли с собой продукты, медикаменты, теплые вещи, аккумуляторы для радиостанции. К вечеру погода чуть улучшилась. Головин, взяв на борт Шевелева, улетел на поиски. Сплошная облачная стена в двадцати километрах от Рудольфа заставила его вернуться обратно. Командование решило не покидать аэродрома до тех пор, пока не улучшится погода. Мы развалились кто где. Люди спали вповалку на полу, на верстаках, на столах и скамейках. Картина напоминала частную квартиру после встречи нового года. Каждые пять-десять минут кто-нибудь выходил на поле и критически осматривал горизонт: не посветлел ли? Остальные догадывались о виденном по выражению лица разведчика. Так прошла еще одна ночь. А ранним утром 30 апреля, распахнув настежь двери, вбежал Петенин и дико заорал:
– Прилетел!
Все выскочили на поле. Над нами кружился самолет Спирина, едва различимый в тумане. Опознав чутьем летчика знакомые места, Спирин бережно повел машину на посадку и аккуратно приземлился. Довольные и радостные члены его экипажа вылезали из кабины. Мы бросились к ним, засыпали вопросами. [83]
– Ничего особенного, - рассказывал Спирин, - отлетели восемьдесят километров от Рудольфа и сели в проливе Бака. Сделали все наблюдения, начали заводить мотор, а он, оказывается, тем временем остыл. Никак не заводится. Несколько раз мы пытались его запустить с помощью амортизатора - не получается, нас слишком мало, чтобы натянуть резину как следует. Тогда мы выбрали здоровенный ропак, к которому решили прикрепить один конец амортизатора. Ропак был в расстоянии нескольких сот метров. И вот мы втроем почти сутки тащили самолет к этому ропаку. Когда дотащили, завели мотор и улетели. Вот и все.
– Голодали?
– Что вы!
– удивился штурман.
– Нам этих продуктов хватило бы еще на несколько дней.
Радость великого пролетарского праздника не была омрачена: Первое мая мы встречали вместе с товарищами. Ранним утром шестьдесят девять советских людей, заброшенных на самую северную обитаемую точку земного шара, вышли из зданий, построились в колонну и, демонстрируя свою солидарность и неразрывную связь с великим Советским Союзом, с трудящимися всего мира, устроили первомайскую демонстрацию. С флагами и знаменами нашей могучей родины, пославшей нас на Север, мы прошли к берегу моря, туда, где пять лет назад была основана первая советская зимовка и где до сих пор сохранились балки зимовья американской экспедиции Циглера 1904 года, тщетно пытавшейся пробиться отсюда к Северу. Шмидт сказал речь, раздался троекратный винтовочный салют, отдавшийся в наших сердцах пушечными выстрелами с далеких башен Кремля. Мысленно мы видели сотни тысяч радостных [84] счастливых москвичей, с песнями вступающих на Красную площадь, мавзолей и Сталина с его верными соратниками…
Разведчик над полюсом
Вечером 4 мая сильный ветер разметал тучи и стих. Установилась чудесная солнечная погода. Она дразнила, сердца летчиков и полярников, изголодавшихся по ясному небу. Наступала полночь, но никто не ложился спать. Люди оживленно обсуждали возможности полета на полюс, строили предположения о ветрах и облаках последних параллелей. Общее настроение охлаждал лишь Борис Львович Дзердзеевский. По его мнению, район Северного полюса был закрыт облаками. Следовательно, сесть там нельзя, а раз так, то и лететь нет смысла. Но ожидание хорошей погоды было слишком длительным, солнце - заманчиво ярким, и никто не хотел расстаться с мыслью о полете. Чувствуя общее возбуждение, Отто Юльевич предложил сделать вертикальный разрез атмосферы на учебном самолете. Десятки рук помогли механикам самолета запустить мотор. В пассажирскую кабину сел синоптик Дзердзеевский. Самолет легко оторвался и пошел ввысь. Через час самолет подрулил обратно к домику. Впервые в этих широтах была достигнута высота в 3350 метров. Результаты полета говорили о сравнительно благоприятной метеорологической обстановке на значительном протяжении.
И тогда Шмидт распорядился отправить в глубокую разведку самолет Головина.
– Ложитесь спать, - сказал Шевелев летчику.
– Через полтора часа подъем. [85]
И ровно в 6 часов, вежливо извиняясь, Шевелев разбудил Головина и его товарищей. Спустя несколько минут вездеход уже вез их на центральный аэродром купола. Пока механики Кекушев и Терентьев прогревали моторы, Головин проверил самолетный груз. Все было на месте. В крыльях и центроплане покоился полуторамесячный запас продовольствия, палатка, нарты, клиппербот, лыжи, оружие. Запели моторы. Штурман Волков, механики Кекушев и Терентьев, радист Стромилов заняли свои места. Все они были с головы до ног одеты в меха, на шлемах - темные очки, защищающие глаза от ослепительного снежного сияния. Головин окинул внимательным взглядом светлый горизонт, пожал руку остающимся друзьям и вскарабкался по крылу в кабину. Подошедший трактор вывел самолет на стартовую линию, летчик дал полный газ, машина медленно двинулась вперед и остановилась. Она была перегружена почти на полторы тонны, и снежный наст держал ее цепко и упорно. Посоветовавшись с Водопьяновым, летчик решил стартовать под уклон. Он развернул машину и бросил ее вниз. Стремительно набирая скорость, она покатилась под горку и в 11 часов 23 минуты повисла в воздухе. Красиво развернувшись, Головин пронесся низко над аэродромом, затем пролетел к зимовке, сделал над ней круг и лег на курс. Через несколько минут самолет исчез на севере.
– По машинам!
– прогремела команда Водопьянова.
– Ставь лампы!
Все с трепетом ожидали донесений разведчика. Сразу после вылета Стромилов установил связь с островом Рудольфа. Шмидт, Молоков, Шевелев и Спирин почти не покидали радиорубки, [86] читая радиограммы из-под карандаша возбужденного оператора. Головин эпически спокойно сообщил о пересечении параллелей. Вот они на 84-й, 85-й, 86-й… «Погода ясная, видимость хорошая, лед торосистый, много полей, все в порядке», - таково было содержание всех его радиограмм. Ободренные замечательными вестями, механики тяжелых самолетов в рекордный срок закончили всю подготовку. Один за другим рванулись пропеллеры. Открылись лыжи, занесенные метровым слоем снега.
– Отставить!
– разнеслась по аэродрому команда.
– Полюс закрыт облаками. Головин идет на высоте без единого окна.
На широте 88 градусов самолет Головина встретил облачную стену, набрал высоту и пошел над облаками дальше к северу. Вот он уже на рубеже 89-й параллели. До Северного полюса осталось немного больше ста километров. С огромным напряжением все мы следили за блестящим рейсом отважной пятерки. И вместе с чувством искреннего восхищения их храбростью росла тревога: а хватит ли у них бензина на обратный путь? Шевелев, Водопьянов и Спирин с карандашом в руках высчитывали расход и запас горючего. Получалось в обрез.