На восходе луны
Шрифт:
Однако, как ни приятно было сидеть на его коленках, надо, как говорится, и честь знать. Марина с дикой неохотой встала, сладко потянулась, даже и не думая поправлять задравшийся подол сарафана, и он, этот подол, медленно, очень медленно, словно подчеркивая всю эротичность момента, нехотя начал соскальзывать вниз, постепенно скрывая от восхищенных глаз Андрея подтянутые Маринкины ягодицы, бедра, икры… А Марина даже не повернулась к Потураеву, принявшись домывать посуду, словно только что не произошло ничего примечательного.
Потураев отъехал чуть-чуть назад, чтобы не только не мешать ей, не сковывать Маринкины движения колесами коляски, но и самому было удобнее любоваться ее наглой фигуркой во все еще
Марина не спеша домыла посуду, вытерла руки о яркое кухонное полотенце с вытканными мухоморами, медленно повернулась к Потураеву. В разрезе сарафана бесстыдно выглядывали две очаровательные грудки-безобразницы. Марина смотрела на Андрея, как ей казалось, вполне непринужденно, и даже не догадывалась, что в эту минуту глаза ее светились таким же лукавством, которое она так обожала наблюдать в глазах Потураева. И лишь через несколько мгновений, словно опомнившись, медленно, слишком медленно начала застегивать сарафан. Но то ли влажными руками делать это было неудобно, то ли сами пуговки были очень маленькими, но они без конца выскальзывали из петелек, вновь и вновь демонстрируя Андрею восхитительных проказниц со вздернутыми носиками-сосками.
Потураев следил за этим процессом словно завороженный и уже вновь был готов к бою, но никак не мог себя заставить оторваться от созерцания прекрасной картинки. Когда же, наконец, проказницы окончательно были спрятаны в темницу, Андрей очнулся:
— Маринка, я уже выяснил, что ты жалостливая стерва, весьма уважающая денежки зеленого цвета. Увы, с последними у меня теперь очень большая напряженка, и вряд ли они у меня когда-нибудь снова появятся. Однако поле для жалости, можно сказать, просто безграничное. Так может, твоей необъятной жалости хватит не только на восхитительный секс с инвалидом — надеюсь, для тебя он тоже был восхитительным? — но и на большее? Я, конечно, понимаю, что ты у нас — дама замужняя, но он-то, наверное, не так нуждается в твоей жалости? Я не знаю, какие чувства вас с ним связывают, но не думаю, что ты можешь похвастать какой-то особой к нему любовью. Хотя бы потому, что, любя мужа, вряд ли ты сделала бы то, что сделала буквально несколько минут назад. На это, я думаю, у тебя ни стервозности, ни жалости не хватило бы. Разве что тебе вдруг приспичило ему за что-то отомстить. Так вот, собственно, я о чем. Я инвалид, я практически нищий, у меня ничего нет, кроме этой дачи. Но у меня есть ты. Я знаю, что ты меня не любишь, только жалеешь. Пусть так. Но готова ли ты из чувства жалости стать моей женой? Меня не пугает наличие чужого ребенка — обещаю, я буду воспитывать ее, как родную дочь. Я хочу одного: чтобы ты была со мной. Пусть даже из жалости или из мести нынешнему мужу. Будь со мной, а?
Маринкино сердечко сладко заныло — вот он, самый счастливый миг в ее жизни! Ради него стоило родиться и жить, страдать, терпеть муки одиночества и нудного до тошноты Каламухина с его маразматической мамашей.
Получается, теперь она все сделала правильно? Делала для себя, а получилось как раз так, о чем она уже и желать не смела. Хотелось тут же, сию минуту, сие мгновение, броситься в его объятия, пищать и плакать от восторга. Но нет, нет, еще рано праздновать победу, еще нужно держать ухо востро. Он у нее, Потураев, такой… И улыбнулась собственной мысли: да, да, теперь Андрюша действительно ее, она впервые в жизни с полным основанием может так его назвать: 'Мой Андрюша, мой Потураев'.
— Знаешь, Андрюша, — без особых эмоций ответила Марина. — Жалость — чувство, быть может, и хорошее, но лично я бы не стала на ней строить семью. Нет, Потураев, и не проси. Из жалости я никогда не соглашусь стать твоей женой. Вот если бы по любви…
Андрей пытливо взглянул в ее безумно счастливые глаза. Собственно, он уже знал, каким будет ответ, он все
— Ха, если бы по любви! Тогда выходи за меня по любви.
Марина залилась колокольчиком: да, да, вот теперь она абсолютно счастлива!
— С радостью! — воскликнула она. — Вот по любви, Андрюша — с удовольствием! Только, знаешь, существует еще одно препятствие…
Потураев напрягся: вот оно, вот он, камень преткновения. Теперь она заявит, что из жалости не сможет бросить мужа…
— Что, муж? — обреченно спросил он.
Задумчиво надув губки, Маринка покачала головой:
— Муж… Да, муж, — и, не в силах сдержаться, задорно рассмеялась: — Мой муж будет нам мешать ровно два дня — послезавтра я получаю развод!
Потураев облегченно вздохнул:
— Ну слава богу, а то я боялся, что ты не сможешь его бросить, жалостливая ты моя. Так о каких еще препятствиях ты говоришь? Разве нам еще что-то может помешать?
Из последних сил Марина старалась быть серьезной, впрочем, это у нее практически не получалось — неизвестно откуда взявшаяся лукавинка в глазах все прогрессировала, и выглядеть серьезной с такими хитрыми и одновременно счастливыми глазами она не могла при всем желании. Не умея сдержать блеск глаз, пыталась сдержать хотя бы улыбку:
— Ты, Андрюша, такой великодушный, я тебе очень благодарна, что тебя не пугает наличие чужого ребенка. Только вот ведь в чем загвоздка, Андрюша. Понимаешь, нету у меня посторонних детей, нету. У меня одна только доченька, Аришка, одна. Да и та твоя. А чужих у меня нету. — И, уже не пытаясь сдержаться, Маринка счастливо захихикала, забавляясь зрелищем совершенно обескураженного Потураева.
— Моя?!! — лишь через несколько бесконечно долгих мгновений воскликнул Андрей. — Моя?!! Моя дочь?!!
— Ага, — весело подтвердила Марина. — Аришка. Аринка. Ей почти пять лет. Считать умеешь?
Потураев вновь ненадолго задумался. Нет, он не считал, у него не было в этом необходимости — по счастливым Маринкиным глазам он видел, что это чистейшая правда, что ей и самой так тяжело было скрывать эту правду от всех так долго. Нет, он не считал. Он просто до сих пор не мог поверить своему счастью:
— У меня есть дочь?!!
— Ага. — Марина выглядела какой-то глупой птицей, бездумно со всем соглашающейся, но она этого не замечала. Не замечал этого и Потураев, совершенно огорошенный новостью. — Помнишь, ты пришел ко мне зимой, под Новый Год? Это было почти шесть лет назад, вернее, пять с половиной. А Аришке как раз скоро пять исполнится.
— И ты молчала? Почему? Почему ты ничего мне не сказала еще тогда, шесть лет назад?! Ведь мы уже шесть лет были бы счастливы!!!
Веселье с Маринки как ветром сдуло. Посмотрела на Андрея обиженно, мол, ну зачем ты все портишь? Присела на табуретку, устало сложила на колени руки:
— Андрюша, скажи мне честно. Вот ты тогда пришел на один день, вернее, на одну ночь. Уходя, предупредил, что больше не придешь. Если бы я через месяц-другой объявилась на твоем пороге с известием о беременности, как бы ты это воспринял? Только честно скажи, не ври, умоляю тебя, не ври! Что бы ты подумал?