На восточном порубежье
Шрифт:
Соскучился Афанасий по родной реке Лене. Вскружила она своей вольницей казаку голову. Решил Афонасий, что пора показать Павлуцкому кто здесь хозяин, и случай себя ждать долго не заставил.
В составе экспедиции находился некий матрос Василий Петров. Он следовал с Шестаковым от самого Санкт-Петербурга, и по началу исполнял обязанности денщика, но в дальнейшем за расторопность и сообразительность стал правой рукой казачьего головы.
Как-то наблюдая работы на Чечюйском плотбище, казачий голова углядел, что готовые дощаники лежат на берегу в десяток саженей от кромки льда. Оно вроде расстояние приличное, но кто знает сколь ныне в половодье поднимется своенравная река Лена.
Порасспросив
— Береженого, и бог бережет! — Подумал голова и кликнул матроса Петрова.
— Ступай Василий на плотбище, — велел Афанасий, — и передай мужикам, чтобы еще саженей пять готовые ладьи на пригорок перетащили. Обильно ныне снегу выпало, не ровен час заломает их льдом.
Расторопный матрос поспешил исполнить распоряжения начальника, но на беду столкнулся со штурманом Якобом Генсом. Тот, уже с утра изрядно приложился к хмельной браги, и решил наведаться на плотбище, где, радуя глаз, кипела работа.
В последнее время Генс все более стал дружен с капитаном Павлуцким. Неопределенность в руководстве уже давно поделило состав экспедиции на два лагеря. Старые служилые казаки держались за Шестаковым. Казачий голова был для них ближе, и, не смотря на звания и споры командиров, с охотой исполняли его распоряжения. Походные дела и заботы, столь для них привычные, и легли в основном на их плечи. Другая половина состоявшая из дворянского сословия и солдат держалась капитана Павлуцкого. Первые от того, что это сулило более комфортное существование, ну а солдатом выбора ни кто не предлагал. Обер офицер, согласно устава, для них и бог и царь, а Капитан Павлуцкий и штурман Генс имели старшие офицерские чины.
Завидев спешившего матроса, Генс решил продемонстрировать всем, что такое флотская дисциплина.
— Эй матрос! — окликнул его штурман. — Подойди сюда.
— Извиняйте господин штурман! Некогда мне! Афанасий Федотович велел готовые лодии на пригорок поднять. Говорит не сегодня, так завтра ледоход двинет, как бы не изломало.
У старого голландского штурмана потемнело от злобы в глазах, распаленный алкоголем мозг требовал крови. Он даже забыл русскую речь и набросился на бедного Петрова изрыгая отборную голландскую ругань, а тяжелые кулаки штурмана стали увечить беззащитного матроса.
Один из казаков поспешил за Шестаковым, другие пытались увещевать штурмана. Редко кто мог позволить себе на Лене столь бесцеремонное обхождение. Но Генс продолжал обхаживать Петрова уже потерявшего сознание до прихода Шестакова.
Казачий голова, без лишних церемоний, огрел разбуянившегося штурмана подвернувшейся под руку оглоблей, и велел казаком тащить его до своей избы, где и запер в пустом амбаре.
Все ожидали развития дальнейших событий. Утром к Шестакову в сопровождении десятка солдат, пожаловал капитан Павлуцкий.
— Будьте добры Афанасий Федотович, освободите из под стражи штурмана Генса.
— Генс избил моего денщика и будет отвечать за это!
— Что же по вашему? Если я изобью солдата, тоже пойду под арест, — усмехнулся капитан.
— Штурман за избиение матроса будет отправлен обратно в Тобольск! — заявил в ответ Шестаков.
— Здесь я буду распоряжаться! Хватит представления! — взорвался капитан Павлуцкий.
Стали подходить вооруженные казаки. Окружив своего голову, они враждебно смотрели на солдат.
— Освободите Генса! Либо я прикажу солдатам сделать это силой оружия.
Шестаков взглянул на солдат. Те были взволнованны, но готовые исполнить любой приказ капитана.
— Кровь пролитая православным людом, будет слишком большой ценой за этого голландского прохвоста, — вздохнул Шестаков, — А вы капитан еще успеете пожалеть о случившемся.
9
Путешествие экспедиции по сибирской тайге и рекам заняло семь месяцев. В июне 1728 года все благополучно прибыли в Якутский острог. В дороге произошел еще один примечательный случай. Шестаков и Павлуцкий имели честь свидится с командором Первой Камчатской экспедиции Витусом Берингом. Тот пребывал в полной меланхолии. Три года тяжких испытаний, и отсутствие каких либо серьезных результатов. За такие деяния экспедиции его, командора, в столице не пожалуют. Казалось, безразличный ко всему командор соизволил выслушать Шестаков, и молча передал ему распоряжение о передачи судов экспедиции, и копию итоговой карты с подписью: «Рисовал мичман Петр Чаплин».
Глава 3. Якутский острог
«Любой из живущих на севере
верит в свою звезду.
Звезды здесь близко,
светят как лампадки,
холодны и колючи».
Олег Димов
1
29 июня 1728 года. Не успел Якутский острог войти в привычную жизнь после переполоха устроенного первой экспедицией Витуса Беринга, как пришло известие о скором прибытии Анадырской экспедиции.
О том что пять лет назад Якутский казачий голова Афанасий Шестаков отбыл в Санкт Петербург, помнили уже не многие. Сменился за эти годы воевода, многие дружки сгинули в бескрайних просторах Сибири, или благополучно, по мирским обычаям отошли в мир иной. Особую шутку судьба сыграла с Афанасием на счет воеводы.
Якутским воеводой в эти годы прибывал стольник Иван Иванович Полуэктов. Примечательно то, что стольник был направлен в Якутск с должности Иркутского воеводы. Иркутск город разрядный, а Якутск в его ведомстве. Так что понижение в должности у Полуэктова была весьма значимо. Но не это главное. Главное, в переплетении человеческих судеб. На смену Полуэктову в Иркутск, прибыл лейб-гвардии капитан поручик Михаил Измайлов. Тот самый что будучи воеводой в Якутске, отправлял и рекомендовал Шестакова в Санкт Петербург. Поэтому нет ничего удивительного в том, что воевода Иван Иванович Полуэктов встретил Шестакова с большой неприязнью, причем скрытой под вуалью крайней любезности. Ведь капитан поручик Измайлов, оставаясь сторонником Афанасия, являлся сейчас непосредственным начальником Полуэктова.
Но были люди, что все эти годы только и уповали на возвращение казачьего головы во главе экспедиции. Крепкие корни пустил Афанасий в Якутской земле. Здесь его сын, племянники, все взрослые казаки, готовые не задумываясь исполнять его волю.
Был среди них и приятель головы, Иван Козыревский. Личность весьма известная в тех краях, особливо удивительными превратностями судьбы, умом, и не укротимым нравом. Над этим Иваном висел тяжелый рок, и не было от него никакого спасения.
В молодости, он был поверстан в казаки Нижне Камчатского острога. За обиды и тяжкие издевательства со стороны Атласова, у которого пребывал в услужении, связался он с бунтовщиками, с коими предал смерти трех Камчатских приказчиков, в том числе и Атласова. Можно сказать, что под корень вывели на Камчатке сее племя.