На войне как на войне
Шрифт:
Глава X
1
В поезде единственное, наверное, удовольствие — это чай, если ты спиртным баловаться не любитель, да разговоры с попутчиками. Попутчики разговорились только после утреннего туалета. Не вступая сам в беседу, я уже узнал, что и на каком оптовом рынке Москвы лучше всего покупать, какие сорта уральского стального проката хорошо идут в московских фирмах, имеющих лицензию на экспорт, и как тяжело сейчас обстоит дело с реализацией цемента высоких марок — не ведется в стране высокотехнологичное строительство.
Из опыта я знаю, что проводники в вагонах, как правило, предпочитают пакетики с ароматизированным чаем. Я такой не люблю
В отличие от пьяного Югова я не собирался заглядывать в каждое купе и привлекать к себе лишнее внимание. Надеялся на удачу. И удача встретила меня уже в знакомом служебном тамбуре следующего вагона. Там колдовала следственная группа. Эксперт снимал отпечатки пальцев со всей поверхности стен. Еще два человека осматривали замок.
Еще трое, один из них в ментовской форме, стояли рядом. Разумеется, я не стал сообщать им, что виноват перед органами правопорядка в том, что не проверил за Юговым место происшествия. А он сдуру и с перепугу забыл закрыть дверь на ключ — это я понял со слов экспертов. Насколько я помню, на всех предыдущих станциях двери открываются в другую сторону. Сейчас это, должно быть, и привлекло внимание следственной группы. Других видимых следов на поверхностный взгляд заметно не было. Разве что где-то с внешней стороны осталась кровь. Но следователи — люди неразговорчивые. С посторонними — тем более. А я повел себя так, как повел бы себя на моем месте любой другой. И остановиться постеснялся, и без внимания их не оставил — притормозил и посмотрел. Но дальше двинулся без задержки. Неразговорчивые сыскари меня ни о чем не спросили. И хорошо. А то я вынужден был бы сказать им, что проходил вечером здесь и ничего странного, а тем более кого-то странного, не заметил. Сказать, что не проходил — нельзя. Проводница запомнила, как я выходил в служебный тамбур. Она чай мне предлагала. И должна была догадаться, что я не для того выходил, чтобы в грязное темное окно посмотреть. Пейзаж малоинтересный. Но старая мудрость гласит, что чем меньше задается вопросов, тем меньше приходится отвечать. А я вообще не намерен отвечать за действия капитана. Пусть сам выпутывается, если сможет. Но лучше будет, если ему поможет Труповоз. К сожалению, мы уже слишком далеко отъехали от нашего города и не добрались до другого, где сотовая связь работает устойчиво. Иначе я обязательно позвонил бы Михал Михалычу с первой же остановки.
Но успею позвонить и по приезде на место. Пусть он решает все вопросы со своим коллегой, раз послал ко мне такого оболтуса.
С этими мыслями я двинулся по вагонам. Между двумя из них на всякий случай снял со связки и выбросил на пути свой железнодорожный ключ. Экспертиза в состоянии определить, что дверь Югов открывал именно этим ключом. А меня должны посчитать главным подозреваемым, если узнают, что я еду в поезде. И могут искать ключ у меня. Только искать среди пассажиров они могут Ангелова. А я еду под другой фамилией. Но даже если они и найдут меня, без ключа у них не будет ни одной улики. Единственное, что мне могут предъявить — использование поддельных документов да хранение и перевозка оружия. Но здесь уже должен вступить в работу куратор и прикрыть меня. Для того он и существует. Обычно Служба потом сама разбирается со своими сотрудниками. Но ментам не сдает, если нет явного криминала.
Поезд сильно шатало. Так, пошатываясь, я дошел до ресторана. И по дороге сумел заметить одного из своей троицы. Он ехал в плацкартном вагоне и играл в карты с какими-то парнями. Двух других с ним не было. Правильно. Захватов — человек с головой. Он хорошо проинструктировал посланных. Им ни к чему показывать свои тесные целевые отношения. Вдруг да я окажусь излишне глазастым.
В вагоне-ресторане я скудно пообедал за сумму, эквивалентную расчету за ужин с девочками из кабаре «Мулен Руж» в парижском ресторане «Максим». Насколько я знаю, «Максим» — самый дорогой ресторан в Европе, а в «Мулен Руж» — самые дорогие девочки в Париже. Значит, если исходить из логики, в вагоне-ресторане обедать не менее престижно. Даже без девочек.
Но здесь меня, к сожалению, не дожидался даже слегка знакомый могильщик из бюро ритуальных услуг. Тем не менее я остался уверен, что он едет в этом же поезде. Что же, увидимся, думаю, на станции назначения.
На обратном пути я застал следственную группу уже в нашем вагоне. Молодые менты хихикали, разговаривая с проводницей. Проводница тоже молодая, и поговорить им есть о чем. И она похихикать никогда не отказывается, если судить по всегда возбужденным, бегающим глазам. Я прошел к себе в купе, перестелил постель — люблю аккуратность с армии — и улегся на полку. Наверняка сыскари пожелают опросить всех пассажиров вагона. Мало ли кто что сумел заметить. Придется все же разговаривать. «Не видел» и «не знаю» — это иногда тоже хороший вариант, но он сам не дает информации. А если хоть что-то видел, то информацию можно и выудить.
Так и оказалось. Я уже успел подремать, когда они появились в дверях и поздоровались.
— Извините, нам необходимо задать вам несколько вопросов, — сказал тот, что в форме.
— А что надо-то? — недружелюбно спросила моя соседка. Двух соседей с верхних полок в купе не оказалось, и она приняла разговор на себя.
— Вы вчера не видели случайно вот этого человека?
Я сел, позевывая и протирая глаза.
Из-за спины мента в форме высунулась рука второго сыскаря и развернула лист термобумаги. Портрет майора Мороза. Довольно крупный портрет. Но факс в поезде или на станции — не знаю уж, где они сообщение принимали — работает из рук вон плохо. Изображение нечеткое.
— Никого я не видела. Я спала, — скороговоркой сказала соседка не вставая и старательно зажмурила глаза. Должно быть, сильно ее достали наши местные менты на базаре, где женщина торгует. Там ментовский рэкет, насколько мне известно, считается беспредельным, потому что ментов слишком много, почти все они с похмелья и почти все стремятся похмелиться за счет торгующих.
— Вы бы хоть спросили про время, когда могли его увидеть... — укоризненно сказал мент в форме.
— Никого не видела... — не открывая глаз, повторила она и отвернулась к стенке, придерживая двумя руками свою поясную сумку. Именно к этой сумке она и боялась подпустить ментов — инерция мышления сработала даже так далеко от родного базара.
Я же заинтересовался и взял листок в руки. Рассматривал долго.
— А у вас в профиль портрета нет?
— Нет. Только в анфас прислали.
— Анфас, — поправил я, но мент, похоже, не понял.
Я еще повертел тонкий листок и так и сяк.
— Жалко. Похоже, вчера я его видел, — сказал я. — Хотел в вагон-ресторан вечером сходить, не знал, что он только с утра открывается. В соседнем вагоне похожий стоял. Только я его в профиль рассмотрел. Но у меня глаз наметанный, профессиональный. Кажется, что он...
— Вы кто по профессии? — спросил сыскарь в гражданском.
— Фотограф. Художник-фотограф. Я, если колоритное лицо вижу, тут же отмечаю. На этого посмотрел, сразу подумал, что надеть ему каску с фонарем на голову, лицо угольной пылью испачкать, и будет классический шахтер. Только черно-белый снимок. Цвет все испортит. Красиво бы получилось Лицо и добродушное, и волевое. Хорошее лицо.
— А назад возвращались?..
— Минут через десять-пятнадцать. Я, понимаете, вчера слегка тяжеловат был... Хотел пару бутылок пива взять. А вагон-ресторан закрыт. И там же, рядом с рестораном, какой-то мужик с бутылкой попался. Мы с ним прямо в тамбуре и выпили. Может, больше пятнадцати минут. За разговором время быстро летит.