На войне как на войне
Шрифт:
Я сидел по другую сторону письменного стола.
— Почему у других это происходит иначе? Почему раньше у меня не было таких осложнений?
— Раньше у вас не было такого ранения. Сейчас, хотите вы этого или не хотите, после операции в примозговых областях черепа ни вы, ни мы не можем дать гарантию от побочных явлений. И я вынужден заложить в ваше подсознание программу, которая обязует вас...
В дверь постучали.
— Войдите.
Заглянула лаборантка.
— Извините, товарищ полковник, вы сегодня не дали предписание для Спартака...
— Для Спартака... — профессор с трудом вернулся мыслями
— Хорошо.
Дверь закрылась.
— О чем я говорил? — спросил профессор.
— Вы говорили о программе, которую вынуждены заложить в меня.
— Да. Эта программа обязует ваше подсознание в случае «саморасконсервации» обратиться не к кому-нибудь, а исключительно к куратору. Выбросить на него скопившуюся отрицательную энергию и успокоиться. Такую программу можно заложить только при глубоком гипнозе. Я не понимаю, почему вы стараетесь этого избежать?
— Я просто не люблю находиться под чужим контролем. Но если это необходимо...
— Это необходимо.
— Кроме того, я не вполне уверен, что смогу войти в состояние глубокого транса...
— Не волнуйтесь. Здесь уже будет работать моя квалификация психотерапевта. Кроме того, можно применить и расслабляющие волю препараты. Да. Так будет даже лучше. Укол за несколько минут до сеанса. Это безопасно и не будет давать сильной нагрузки на ваш мозг. Его следует поберечь...
...Телефонный звонок прозвучал в унисон с раскатом грома. И сразу за раскатом первые крупные капли дождя ударили по подоконнику.
Я протянул руку и взял трубку.
— Слушаю. Ангелов.
— Извините, капитан, что опять беспокою, — а голос у полковника Мочилова совсем не извиняющийся. — Я просто хотел вас предупредить. Прибыл вызванный мною специалист. Очень сильный психотерапевт. Возможно, с его помощью мы сможем узнать действия профессора Радяна...
— Что требуется от меня?
— У нашего специалиста ограничено время. Я еле-еле смог уговорить его приехать. Сейчас ему надо отдохнуть, но он просит провести сеанс с вами рано утром. Часов в пять. А потом сразу уедет.
— Хорошо, — ответил я не задумываясь. — Я согласен.
— В четыре пятнадцать я вам позвоню, разбужу. Сейчас отдыхайте.
— Вы тоже отдохните.
— Я сегодня не буду ложиться. Дел много...
— Есть новости о Пулатове?
— Пока ничего не слышно. Сам на связь не выходит.
— Хорошо. Я жду вашего звонка.
Положив трубку, я встал, выглянул в раскрытое окно и насладился тяжестью ливня, который задевал и мою прооперированную много раз голову. А потом с мокрой головой забрался в постель. Мысль о рассматривании содержимого сейфа полковника Мочилова отпадает сама собой. Полковник собрался всю ночь работать.
Но мне следует хорошенько отдохнуть.
Хорошенько!
Чтобы через несколько часов собрать в кулак всю волю. Утро будет трудное.
Следует искусственно создать то, что полковник назвал сегодня в тире «мобилизующим моментом».
3
— Вы, товарищ капитан, готовы? — Полковник Мочилов встретил меня на крыльце жилого корпуса, когда я после его звонка умылся и собрался за две минуты и вышел навстречу трудной судьбе подопытной крысы.
— Слегка... — состроил я такую кислую мину, что полковник даже в утренней темноте не мог сам ответно не поморщиться. — Не нравится мне эта затея.
— Чем не нравится?
— Всем абсолютно. В первую очередь я не люблю доверять кому-то свое подсознание. Мне для этого следует пересилить свое нутро. И потом, я просто не верю, что с помощью гипноза можно что-то восстановить в памяти из того, что я мог увидеть и запомнить в беспамятстве. Или вы считаете, что это возможно?
— Это единственная возможность для нас. Последняя возможность.
— Попробуем, — сказал я вслух, а сам подумал, что попробую я. И попробую сделать то, что сделать достаточно трудно. Сначала мне следует устоять перед гипнозом. Это само по себе ерунда. Но за этим последует и другой этап. Чрезвычайно сложный.
Преодолевая короткую дорогу до лечебного корпуса, я старался достичь «мобилизующего момента», оценивая варианты последствий моей скрытности или же открытости. И то и другое вызывало тревогу. Они могут не отстать от меня ни в первом, ни во втором случае. И для этого мне следует найти такую золотую середину, когда решение вопроса будет отложено на более длительный срок. Пока не выплывут дополнительные факты — Спасает меня от клетки, в которую подопытную крысу обычно сажают, как я понял, только отсутствие этих фактов.
В лечебном корпусе крыльцо совсем низкое. Мы вошли, дежурная медсестра встала.
— Направо по коридору. Шестой кабинет, — выдала нам направление указующим перстом. Оно и понятно — откуда каким-то капитану и полковнику знать, где правая сторона, а где левая.
Обитая искусственной кожей с уплотнителем дверь. За дверью тамбур в шаг длиной и вторая дверь, тоже со звукоизоляцией. Приезжий психотерапевт оказался полковником небольшого росточка, с жиденькой бороденкой клинышком — а-ля незабвенный Феликс Эдмундович, и мутноватыми серыми глазами. Раньше я почему-то считал, что психотерапевту-гипнотизеру положено иметь карие глаза. Или еще лучше — цыгански-черные. Значит, ошибался и физиономист из меня никудышный. Как ни прискорбно, я вынужденно признал свое заблуждение.
Мы устроились в специальном кабинете лечебного корпуса. Стены тоже обиты звукоизолирующим покрытием с большим количеством отверстий — чтобы посторонние звуки сюда не проникали и отсюда ни один звук не выходил наружу. Опыт подсказал, что в этом кабинете велось уже много разговоров, которые документально запечатываются грифом «Особой важности» [25] . Как я понимаю, комната устроена по тому же принципу, что и глушитель на огнестрельном оружии.
— Здравствуйте. — Я умышленно поздоровался совершенно по-граждански. Но психотерапевт, хотя и стал при мне уже надевать на полковничий мундир медицинский халат, на это совсем не отреагировал.
25
В Российской армии используется четыре категории грифов ограничения доступа — «Для служебного пользования», «Секретно», «Совершенно секретно» и «Особой важности».