На всю жизнь
Шрифт:
— Барышня Алиса вернулась из Питера, позвала к себе и сказала: «Оставайся у нас, Левка; тебя покойный Джон как брата берег, и мы беречь будем», обняла и заплакала. Остаться? Ты что думаешь?
— Останься. Она сдержит слово. Тебе будет хорошо, — говорю я после минутного раздумья.
Вечером отправляюсь к семье Вильканг. В первый раз после того жуткого, что так жестоко ворвалось в нашу жизнь, я подхожу к белой фабрике, и сердце мое рвется от тоски. Как тихо и печально у них в доме! Шесть бледных девушек в черных платьях
— У нас есть что-то передать вам, — говорит старшая, Елена, выходит на минуту из комнаты и приносит небольшой, обвитый крепом по рамке портрет.
Как живо глядит на меня бодрое, жизнерадостное и светло улыбающееся лицо Большого Джона! Его ястребиные глаза, его крошечная голова на широких плечах атлета.
Алиса, тихо плача, говорит:
— Мы знали, что вам это будет приятно, и пересняли с его фотографии для вас.
О, милые девушки, спасибо! И я могла когда-то вас презирать!
Слезы мгновенно обжигают мне грудь, глаза и горло — желанные слезы. Наконец-то вы пришли. Мы рыдаем все вместе, как близкие, как сестры, и разделенное горе мягчит печаль.
Уходя, я благодарю за Левку.
— Как вы добры! — шепчу я, пожимая холодные пальцы девушки.
— Наш Джон желает этого, я слышу его волю, — отвечает она с подкупающей простотой.
Серые дни. Я брожу по лесу, катаюсь по реке в лодке и ловлю первые признаки увядания природы. Листья падают и кружатся по ветру. Скупее ласкают землю солнечные лучи. Осень вступает на землю.
Сентябрь в этом году сух и холоден. В длинные вечера «Солнышко» собирает нас вокруг круглого стола в гостиной и, под аккомпанемент ветра, читает «Мертвые души». Но гениальный юмор Гоголя теперь меня мало трогает. Большого Джона нет с нами. Большой Джон в могиле. Все та же мысль, все та же.
Я не могу, не в состоянии его забыть. Его высокая фигура с маленькою головою, с улыбающимся, всегда жизнерадостным лицом постоянно стоит перед моим взором. Я точно вижу его, и мне не верится, что никогда, никогда нам не суждено больше услышать из его уст милые слова:
— Что, маленькая русалочка, опять взгрустнули?
Через неделю мы переезжаем с мызы в самый Ш., на городскую квартиру. Начнется зима, тоскливая в пустынном городке, где нет ни библиотек, ни театров, где сообщение со станцией производится на лошадях: шестьдесят верст лесом на взмыленной тройке. И река замерзнет, и занесет снегом окрестные леса.
Я вижу по лицам окружающих, что и им зимнее время не сулит особых радостей. Все ходят мрачные, озабоченные и точно чего-то ждут.
Мама-Нэлли и «Солнышко» часто шепчутся о чем-то и поглядывают на меня тревожными глазами. А иногда их губы улыбаются с робкой надеждой и точно желают что-то важное и значительное сообщить мне. Безусловно, здесь кроется какая-то тайна.
Я ломаю голову — какая это тайна, спрашиваю «Солнышко», маму, — но в ответ получаю лишь улыбки.
Так вот оно что! Вот что скрывалось от меня так долго и усердно, что ожидалось моими родными с такой радостью и надеждой!
«Солнышко» получает назначение в Царское Село, в мое милое Царское, где подрастала когда-то я, — я, маленькая принцесса из Белого дома.
Мое дорогое Царское. Моя родина! Мой любимый, желанный город. Возможно ли, что я снова поселюсь под тенью твоих роскошных парков, среди чудесных озер, каналов, водопадов, беседок и мостиков, от которых веет глубокой стариной?
Воспоминания детства. Воскресшая сказка. Радужные сны маленькой принцессы. Я переживу вас снова?! Я, уже семнадцатилетняя девушка, я возвращаюсь к вам.
Через две недели мы переезжаем. Самое большее через месяц я увижу знакомые родные места. Какое счастье!
И впервые со дня смерти Большого Джона глаза мои загораются снова и слабая улыбка появляется на лице.
Часть вторая
Мы в Царском Селе с первым ноябрьским снегом. Белый и пушистый город встречает нас.
В сопровождении Эльзы бросаюсь я в парки.
На каждом шагу — воспоминания. Стройные аллеи убегают вглубь парков. По ним я бегу час, другой, третий; мое сердце стучит, Эльза едва поспевает за мною.
Вот небольшое прозрачное озеро. Оно уже покрылось легкой ледяной корой. Летом здесь плавают гордые белые лебеди, которых я так часто кормила в детстве. А вот и «Голландия» с ее сторожем-матросом, разгуливающим у входа. Тот ли это старый знакомый, у которого «Солнышко» часто брал лодки, чтобы катать по озеру свою маленькую принцессу, или новый, другой?
— Скорее! Скорее к Белому дому, Эльза! Извозчик, на дачу Малиновского! — кричу я, подзывая возницу.
Мы садимся и едем.
Маленькая Эльза молчит, сердцем угадывая, что должна я переживать, возвращаясь на старое пепелище. По краям шоссе тянутся казармы, дома, казенные строения.
— Вот, наконец-то! Стойте, извозчик! — Я бегу по знакомой дороге.
Вот Белый дом, где живут офицерские семьи стрелков, среди которых я веселилась в детстве. Вот домик-флигель, где жили мои друзья — Леля, Анюта, Боба и Коля. А вот и…