На взлёт!
Шрифт:
– Ничего, утрамбуетесь! – огрызнулся командир стражников. – Может, тебе еще кровать с балдахином поставить? Пока в тесноте посидите, зато вешать вас врозь будут, на просторе!
Стражники подобострастно захихикали.
– Чего сразу вешать-то? – запротестовал Дик. – Я мирный путник! Я слыхом не слыхал про того человека, за которого вы меня приняли! Разберитесь сначала!
– Разберемся! – пообещал командир стражи. – Кишки из тебя вытянем и обратно сложить забудем.
Дверь хлопнула, лязгнул засов.
Дик вздохнул, бегло оглядел камеру (а что там оглядывать: голые
– Ну, мирный путник, давай знакомиться. Мы собратья по несчастью: я тоже мирный путник, тоже схвачен по ошибке, тоже жду виселицы. За кого тебя приняли эти светочи мысли?
– За государственного преступника, – развел руками Дик.
– Ого! Серьезно... А подробнее можно?
– Насколько я понял, кто-то дал в морду принцу Джиакомо, а мне приходится страдать за чужое удовольствие.
– А зовут тебя как, мирный путник?.. Э, нет, спрошу иначе. Какое имя тебе присвоили власти этого приятного городка?
– Меня собираются вздернуть под именем Дика Бенца... Слушай, а тут кормят?
– Приносили какую-то бурду... А про меня не спрашиваешь? Не интересуешься, с кем тебя в одну камеру посадили?
Бенц глянул на него с усмешкой:
– Сначала-то я думал, что и без того знаю твое имя. Ну, когда увидел серьги в виде рыб. Такие оранжевые, прямо светятся! Уж очень похожи на те, которые все сказители именуют «Свеновыми акулами».
Сосед польщенно улыбнулся.
– А потом, – продолжил Дик, – я понял, что ошибся. Не мог Свен Двужильный, пиратский адмирал, оказаться таким законченным, набитым, распоследним дураком, чтобы заявиться в иллийский город – и не снять приметные серьги!
Улыбка исчезла с лица соседа:
– Ты... недоповешенный! В морду хочешь?
– Нет. Не хочу я в морду. Побереги, адмирал, кулаки для стражников. Лучше скажи: у тебя есть друзья за стенами этой древней башни? Хоть кто-то может помочь?
– Нет. Со мной был лишь один спутник – и он убит... И зря ты думаешь, что я попался из-за серег. У меня на голове был платок, повязанный по-моряцки. Нет, меня кто-то предал. Подозреваю, что женщина, к которой я шел.
– Жаль... Кстати, полюбопытствую: а что же с тебя стражники серьги не содрали?
– Им запрещено. Мол, это знаменитые серьги, я в них должен подняться на эшафот. Пусть никто не сомневается, что это действительно я, а не случайный бедолага.
– Ясно... А может, когда нам принесут ужин, навалиться на этого, с бурдой?
– Не выйдет. Еду мне приносил дряхлый такой дедок. А при нем двое стражников, и не с мушкетами даже, а с мушкетонами.
– С мушкетонами? – Дик огорченно присвистнул. – Это которые бьют картечью?
– Ну да. Небось рубленых гвоздей туда насыпали, сволочи. На таком расстоянии меткость не нужна.
– Еще бы. Нашпигуют нас железом, как зайца чесноком... Ладно, про драку забыли. Попробуем с ними поговорить. Обмануть, напугать, купить... Не знаю, как ты, адмирал, а я не люблю, когда меня вешают. И я не намерен доставлять добрым жителям Аква-Бассо
– А ты мне нравишься, мирный-путник-который-не-Дик-Бенц! – хмыкнул Свен. – Не ноешь, не скулишь... Ладно. Я смерть частенько видел вблизи. Ты, похоже, тоже. Авось выкрутимся и сейчас!
ОЖЕРЕЛЬЕ-VI. НОВОЕ ПРОРОЧЕСТВО
1
Красный идол на белом камне
Мне поведал разгадку чар.
(Н. Гумилев)
Невысокая темнокожая женщина сидела на морском берегу, зябко кутаясь в большую вязаную шаль. Рядом стояло деревянное кресло, но женщина устроилась прямо на камнях, поджав под себя ноги в сапогах с меховой опушкой и натянув на колени подол коричневого балахона.
Никто из живущих на берегу холодного северного моря не стал бы так кутаться в разгар лета. Но стареющей таумекланке, почти вся жизнь которой прошла в куда более жарких краях, здешнее лето казалось почти таким же суровым, как зима.
Женщина не смотрела на море. Глаза ее жадно впитывали чудо, подобного которому не было и не могло быть здесь, на севере, между Альбином и Виктией, на Спорных Землях.
На берегу встал чудесный тропический лес – с высокими прямоствольными деревьями, перевитыми лианами, с безумно прекрасным подлеском, усеянном яркими цветами, со скользящими по ветвям нежно-зелеными ящерками, с горластыми птицами, переливающимися всеми оттенками радуги. Лес ровной дугой замер у прибрежных камней, не пытаясь ни травинкой, ни ростком нарушить границу, но и к себе не пропуская даже ветер с моря. И запахи леса не доходили до женщины, о чем она весьма сожалела.
Таумекланка знала по именам все эти деревья, цветы, птиц – но имена эти произносила на языке, который в Семибашенном замке знала она одна.
(Были в замке рабы из Таумеклана, но здешняя магия отняла у них почти всю память. Ползают, как мухи, молча и покорно выполняют приказы. Это правильно, это хорошо... но как же скучно с ними!)
Женщина не пыталась войти в лес. Хотя ей и хотелось, скинув на камни сапоги, босиком шагнуть на мягкую, живую, пронизанную тонкими корнями землю. Вдохнуть влажный, теплый воздух, полный пряных цветочных запахов. Привычно и ловко поймать ящерку, оторвать ей голову вместе с мешочком яда и с удовольствием съесть остальное...
Однажды она не выдержала и попросила Изумруда (чародея-илва, вырастившего это великолепие): «Пусти меня туда жить!»
Илв немного помолчал, а потом прочирикал без особой охоты: «Тебя впущу. Твоего бога – нет!»
А куда жрице без своего идола?
А без позволения не войдешь. Вредный Изумруд наложил на лес охранные чары. Они не действуют только на Алмаза, которого илв считает вождем...
О! Вот и он! Знакомый переливчатый щебет из листвы. Дома, в Таумеклане, женщина схватилась бы за нож: люди и илвы враждуют. Но здесь – вскинула голову, заулыбалась во весь свой широкий, толстогубый рот.