На Юг, к Земле Франца-Иосифа
Шрифт:
Мы идем далее на W. Сзади нас величественно поднимается гора ледника, подернутая легким туманом, но наших спутников не было видно на ней. Отливом лед отнесло от берега и за узкой полосой берегового припая была видна чистая вода.
Увидев в одном месте три гаги, Луняев выстрелил в них, но «промазал». В ответ на наш выстрел нам показалось, что мы слышим человеческий крик. Мы остолбенели от удивления… Не может быть! На этом пустынном острове и вдруг люди! Но крик повторился. Не могло быть сомнения, что это кричат люди. Присмотревшись внимательнее своими больными глазами, мы увидели бегущего к нам с криком человека, махающего шапкой. Когда он приблизился к нам, мы узнали в нем одного из наших беглецов. Плача навзрыд, он просил у нас прощения, сознаваясь, что поступили они оба необдуманно и нехорошо. Лицо его выражало такое раскаяние и в то же время испуг, что на него было жалко смотреть. Мы переглянулись с Луняевым и, отойдя в сторону, стали советоваться, как поступить. Припомнились нам те неприятности, которые причинили нам эти люди своим побегом
Со слезами радости бросился несчастный благодарить нас за прощение. Услышав наш выстрел и свист пули, случайно пролетевшей мимо их «логовища», беглецы уже подумали, что мы стреляем по ним и стали кричать. Мы пошли к этому «логовищу». Собственно это название слишком громко для того места, где проводили время наши беглецы. Они поместились в яме, сделав нечто вроде низкого заборчика из лыж, палок, парусиновых брюк и мешка от сухарей. Этот заборчик служил очень плохой защитой от ветра. Перед ним горел небольшой костер, а кругом валялись гагачьи шкуры, которые беглецы снимали с убитых гаг, не желая щипать перья. В стороне, в яме, лежали яйца, а на лыжах висели очищенные и выпотрошенные гаги. Другой беглец встретил нас здесь. По радостным лицам он уже догадался, что они прощены. Смущенный и растроганный, он тоже стал просить прощения.
Меня поразил его страшно изнуренный, болезненный, вид. Как он изменился за эти 9 дней, в течение которых я не видел его! Нелегко ему достался этот побег, он наложил на него неизгладимые следы. Я стал его расспрашивать, что у него болит, но он не мог ничего толком объяснить, ни на что в особенности не жаловался, кроме ног, но было видно, что он весь болен и сильно. Торопился меня успокоить, что «теперь» у него все пройдет, и он скоро поправится. «Теперь, господин штурман, я никогда, ни за что не уйду от вас», – говорил он мне. Все повеселели. На мысе оказалось довольно плавнику, даже в глубине его, и сухого. Сейчас же весело запылал костер, и хозяева начали угощать нас яичницей с гагачьим жиром, приготовленной в эмалированной кружке. Надо сказать, что все украденное оказалось в целости, конечно, кроме сухарей, которые давно были съедены. Даже большая жестяная банка с документами и почтой оказалась нераспечатанной, хотя беглецы и очень нуждались в посуде для варки пищи. Яичница, хотя и без соли, оказалась превосходной. Мы с аппетитом съели ее по две кружки каждый. Долго после того лежали мы у костра и разговаривали. Рассказали нам беглецы, как в пути, когда они спали на льдине у полыньи, на них сделал нападение медведь. Он переплыл к ним через полынью, от которой они лежали в расстоянии около полутора саженей, и уже вылезал на лед, когда они случайно проснулись. Убили медведя из двустволки пулей в упор. Череп этого медведя лежал здесь же около логовища.
Всю ночь не могли мы уснуть, полные новых впечатлений на этой первой земле. Строили различные планы, высказывали предположения и думали, почему нет до сих пор наших шестерых спутников с каяком. Один из беглецов два раза ходил на ледник, надеясь встретить их, но безуспешно.
Только в 5 часов утра мы решили укладываться спать, а завтра идти навстречу пропавшим.
Часов в 12 дня 26 июня Луняев с одним из беглецов пошел на лыжах на поиски. Поднявшись по вчерашнему нашему следу на половину вышины ледника, они увидели картину: стоит каяк, около которого сделан шатер из парусов и полок, и в нем сном безмятежным почивают наши путники. Разбудив их, узнали, что они к этому месту подошли еще вчера в 6 часов. Мыс отсюда хорошо виден, как на ладони, но почему-то было решено здесь остановиться на отдых. Забыты были мои увещевания, торопиться, как только можно, по моим следам, для чего я нарочно приказал взять пока только один каяк на случай, если бы пришлось доставать убитого в воде тюленя. Все отошло на задний план, все было забыто вместе с моим уходом. Что им до того, что завтра нечего будет есть, что им за дело до неизвестного будущего, до этого острова? Одна только забота была перед ними, как бы поскорее остановиться и завалиться спать. Остановились бы и раньше, наверху ледника, но там было как-то дико, пустынно, странно. Там я мог их найти, а это не входило в их планы. Сегодня утром они, оказывается, проснулись в 8 часов утра, поделили между собой все остатки сухарей, Максимов не забыл завести хронометр, и легли опять спать. Таким образом они проспали за это время 19 часов. Любопытно бы знать, сколько времени они проспали и когда бы, наконец, они нашли своевременным идти далее на землю, которая перед ними, под горой, и когда они пошли бы добывать себе пищу и искать нас?
Я не берусь объяснять психологию этих людей, но одно могу сказать по личному опыту: тяжело, очень тяжело, даже страшно, очутиться с такими
Поевши гаг и яиц, принесенных им Луняевым, «сонливцы» тронулись дальше. Только к 9 часам вечера они приплелись к месту, назначенному для лагеря. Когда я стал укорять их за лень и нежелание помогать мне в общем спасении, то они только старались свалить вину друг на друга. Пошли обычные пререкания и перебранки, так надоевшие мне за время пути.
Утром 27 июня, около 8 часов, отобрав 4 человека, я послал их на лыжах за оставшимся на леднике каяком. Остальные же занялись устройством лагеря, охотой и собиранием яиц. Я же, взяв винтовку, отправился на разведку на южную сторону мыса. Любопытно всё же, где мы находимся? На своей карте я не могу подобрать ни одного места, похожего ни по форме, ни по широте.
Эта свободная от льда земля, которую мы и видели со льда в виде коричневой полоски, представляла западную оконечность какого-то очень большого острова, сплошь, по-видимому, покрытого высоким ровным глетчером. Северная часть этой земли была очень низменна, но к югу она поднималась террасами. Я шел около подножия ледника, где снег еще сохранился и лежал ровным, плотным пластом. Ширина земли в этом месте, я полагаю, была верст 10 или 12. Часа через два хорошего хода я пришел на южный берег, который в этом месте был вышиною над уровнем моря сажен в 10. Берег был каменистый, снег почти со всей земли уже стаял, и только местами еще виднелись пятна его. Повсюду сбегали к морю ручьи. Чудная картина открылась перед моими глазами, когда я подошел к обрыву берега, Вместо надоевшего за два года льда и торосов, передо мною до самого горизонта расстилалось свободное море. Солнце ярко освещало этот простор, по которому ходила зыбь. Лишь местами плыли одинокие небольшие льдинки, сильно размытые, изъеденные волной. Как приятно было слышать шум прибоя у берега, как не хотелось оторвать глаз от этой массы свободной воды, от этого горизонта, на котором глаза невольно искали парус или дымок.
Влево шел берег, покрытый почти сплошь ледником. Лишь только местами на мысах пробивались из-под снега и чернели скалы. Нависшая над ледником мгла не давала возможности рассмотреть очертание и характер берега дальше 7 или 8 верст, но что касается этой части его, то он был неприветлив и суров. Правее, на запад, берег был без ледника. Далеко на W и WSW был виден сильно разреженный лед, который, по-видимому, выносился понемногу в открытое море на юг.
Еще несколько туманных дней, не заметь мы вовремя нашего «лунного острова», и мы были бы вынесены с мелким льдом в море. Понятным становилось то беспрестанное движение льда, та поминутная перестановка отдельных льдин, которую мы наблюдали перед тем, как открыть остров: мы были почти у края льда, почти у свободного моря. По этому разреженному льду идти пешком к Шпицбергену нечего было и думать, если бы я и пожелал еще выбирать между Флорой и Шпицбергеном. Но теперь я об этом и не думал. Никаких островов в этом направлении, т. е. на W и WSW, рассмотреть не удалось. Но от WSW до OSO, т. е. до направления берега, море до самого горизонта совершенно свободно от льда, и этот морской простор очень радовал меня.
Эх, «Св. Анна», вот бы куда, красавица, тебе попасть! Тут бы ты пошла чесать, не надо и машины!
Пронзительный ветер, дувший с ледника, не дал мне продолжать разведку на W. Ветер прямо сшибал, не давая возможности стоять на ногах, и я принужден был повернуть обратно. По дороге удалость подстрелить из винтовки двух гаг, сидевших на гнездах, где я нашел 6 яиц, часть которых употребил на свой обед. В 5 часов вечера я вернулся к нашему лагерю, а скоро подошли и охотники. Наш запас провизии за вчерашний день увеличился на 13 гаг. Охотники сообщили, что на W берегу острова видели какие-то громадные старые кости. Полагаю, что это китовые. Сегодня Шпаковский и Конрад, уйдя на SW оконечность острова на охоту, сделали замечательную находку. Недалеко от моря они увидели небольшой каменный холм. Их поразила правильная форма этого холма, и они заинтересовались им. Подойдя ближе, они увидели недалеко бутылку из-под английского пива с патентованной завинчивающейся пробкой. Ребята сейчас же разбросали холм и скоро под камнями нашли железную банку, окрашенную коричневой краской. В банке оказался очень хорошо сохранившийся, как новый, английский флаг, а под ним такая же бутылка, какая лежала и около холма. На бутылке была приклеена бумажка с несколькими именами, написанными по-английски, а внутри была найдена записка:
«The Jackson – Harmsworth Polar Expedition.
This Expedition landed upon this cape – Cape Mary Harmsworth – on August 7 th, 1897, having left Cape Flora on the. S. У. Windward.
We intend to proceed north-west in the ship to ascertain if any land exists near this cape in that direction and then, if possible, to reach the Iohannesen Islands.
All well on board
(Ср.: F. Jackson. A. thousand days in the Arctic. London – New-York, 1889, pag. 359. – Прим. автора.)