На задворках галактики. Книга 3
Шрифт:
– Ну… идёт. Садись, капитан. С ветерком не обещаю, кобыла моя уже давненько не резвая.
– Можно и без ветерка, – сказал Максим, залезая в коляску, – главное, чтоб по адресу.
– Н-но!
Экипаж тронулся и мимо Масканина заскользили пригородные виды Юрьева. Бесконечные извилистые, переходящие одна в другую улочки, чистые и ухоженные. Заборчики частных домов, из-за которых выглядывали садовые деревья. Машин мало, пешеходов, особенно ближе к центру, много и густо и никто никуда не спешит. Даже странно как-то, что средь бела дня столько народу гуляет. И только подумав об этом, Максим вспомнил, что сегодня выходной. Присутственные здания и доходные многоквартирки группировались в центральных районах, но и те были разбавлены частным сектором. Тихая спокойная провинциальная жизнь. Конные жандармы и городовые – и те, казалось, спят на ходу. Конечно, никто из них не клевал носом, просто они, как и все юрьевцы,
– Пррруу!… – одёрнул кобылу извозчик. – Приехали.
Максим расплатился и накинул сверху целковый и когда экипаж тронулся, медленно побрёл по неожиданно широкому переулку, высматривая нужный номер дома. На него озирались, вольногоры в Юрьеве гости нечастые, а заприметить вольногора всегда можно было по неизменной шапке и бебуту. Барышни поспешно отводили в стеснении взоры, стайки детей показывали пальцами и приветливо махали руками. Да уж, не сравнить с Хаконой, где его дивизия не раз входила в города. В том же Лютенбурге местные в страхе шарахались, наевшись пропаганды про страшных и свирепых дикарей-вольногоров.
Вспомнив про Лютенбург, Максим в который раз подосадовал, что так и не получилось разузнать про тот бой. Весь месяц эта мысль свербила, но времени не хватало катастрофически. Занятия, бывало, и до полуночи затягивались. Где уж тут запросы делать? Ну ничего, в который раз решил для себя Максим, выясним. Обязательно выясним.
Он остановился у выкрашенной в зелёное калитки. Номер тот самый – 17. Вздохнул, унимая всколыхнувшееся в груди волнение, и нажал на кнопку звонка. Сердце застучало часто-часто.
За окном разгоняли мглу первые лучи утреннего солнца.
Рядом с кроватью горела лампа, её свет приглушал старинный фарфоровый навесец. Плотные занавески пока ещё надёжно защищали от пробуждающейся зари, храня в комнате зыбкую полутемень. Светло-русые локоны разбросаны по подушке, тонкое одеяльце насунуто на вздымающиеся в такт дыханию груди. Она не спала. Она смотрела в потолок, молчала и блаженствовала в приятном тепле согретой любимым постели.
Он спал рядом, положив ей на живот тяжёлую руку, приобняв. Рука ей не мешала, наоборот даже – она ни за что бы не променяла эту приятную тяжесть. Как не променяла бы и его тепло, исходящее от утомлённого ночными ласками тела. Эта ночь показалась ей сказочной, именно такой, как ей грезилось в последние месяцы. И наконец-то ушло щемящее чувство тоски и обиды от незнания, жив ли он, и если жив, то вернётся ли, или так и сгинет в плену. В то, что он погиб в тот зимний день под Лютенбургом, она никогда не верила, она чувствовала, что он жив. И верила. Даже тогда, когда разум говорил, что его скорее всего нет в живых. И вот месяц назад от него пришла весточка, и сердце оборвалось. Хотелось петь и взлететь с ветром как птица и в то же время хотелось плакать. И она плакала. Плакала от счастья. Родители – добрые и участливые, всё поняли правильно и тихо за неё радовались. А она весь месяц жила как во сне, не замечая дней и забот, за исключением забот и материнского тепла к родившемуся сыну. Вероятно, если бы не малыш, она сошла бы с ума от переполнявшей тоски. И только беременность, а потом и рождение сыночка подпитывали её силы и наполняли жизнь иным смыслом. И каждый раз заглядывая в глаза малышу, она понимала, что жизнь должна продолжаться, что она нужна этому маленькому беззащитному мальчику – частичке её самой и её любимого мужчины. И если даже ей не суждено обрести супружеского счастья, то счастье материнства от неё никуда не уйдёт.
Он приехал вчера, просто возник у калитки и позвонил. Открывал отец, он с матушкой находился дома по случаю выходного. Голоса во дворе, мужской смех. Сразу выбежать у неё не получилось, чутьё смущало душу радостным томлением, но разум – враг чутья, охолонил мыслью, что это просто зашёл кто-то из отцовских сослуживцев по госпиталю. Покормив, она приоделась и вышла с ребёнком во двор. Мать и отец с улыбками о чём-то тихо шептались, а у колодца стоял чей-то чемодан. А потом во двор вошёл он. С большим букетом, смущённый и слегка растерянный. Гордая офицерская осанка; лихо задвинутая на затылок вольногорка, из-под которой на чело ниспадал непокорный чуб; так идущая всякому настоящему мужчине военная форма смотрелась на нём как на боге; а от него самого исходила аура силы и непреклонности.
Когда она встретила его взгляд, весь мир сузился до размеров этих двух озорно горящих омутов. Она забыла, что надо дышать и на негнущихся ногах сошла с крыльца. А он медленно тронулся навстречу и под конец сорвался на бег. И нежно, но крепко подхватил её с сыном на руках и закружил. Она что-то шептала ему на ухо, теперь уже и не вспомнить что, а он молчал, глядя то на неё, то на сына и в уголках его глаз блеснула влага.
Позже родители впопыхах накрывали стол и вызванивали старших дочерей, что замужними жили здесь в Юрьеве. Отец сбегал на почту и дал срочную телеграмму будущему свёкру, а потом рассказал будущему зятю, что с его отцом они уже знакомы с весны, тот трижды приезжал в гости.
Весь день прошёл для неё как на крыльях, в бесчисленных разговорах и хлопотах по дому. Он старался не выпускать сына из рук, малыш ещё слишком мал и чаще всего спал, спал на его сильных руках. А когда просыпался, любимый играл с ним, подмывал, пеленал, делая всё это умело, так как рос вторым ребёнком в семье и имел младших сестёр и брата.
На семейный ужин пришли старшие сёстры с мужьями и детьми. Веселое застолье под тихую музыку, завершившееся застольными песнями и разбивкой на женские и мужские компании. С мужьями сестриц общий язык он нашёл быстро, вопреки её опасениям, что он будет чуждаться их – невоенных и не воевавших. Но опасения быстро развеялись, а позже на все вопросы по этому поводу он лишь по-доброму посмеялся, ответив, что без крепкого тыла нет победы на фронте, что эти здоровые молодые мужчины так же важны для победы, как и не щадящие свои жизни солдаты, ведь благодаря их труду в тылу, многие солдаты остались живы и велгонский сапог не топчет бесчисленные города и сёла Новороссии.
А потом наступила ночь, незабываемая и страстная, прерываемая лишь кормлением сына, когда тот просыпался в своей колыбели, подвешенной посреди комнаты. Любимый дарил ей всю свою нерастраченную нежность, и она ощущала себя желанной, не смотря на не успевшее похудеть после родов тело и пока ещё выпирающий животик. Ему это было неважно, и не потому что он изголодался, а потому что она его женщина, мать его ребёнка. Она это чувствовала. Так может чувствовать только женщина, не утратившая той душевной чистоты и жизненной силы, что издревле называют женской честью. И непонятны ей были те из заграничных романов, в которых девицы бесконечно соблазняют мужчин, а тех и мужчинами назвать нельзя, скорее самцами в период гона.
Занимался новый день. Ей уже не спалось, но будить любимого не хотелось. Она лежала и рассматривала его лицо, запоминая все его чёрточки.
Глава 2
Новороссия, где-то под Светлоярском. Объект Л14/6, 22.09.153 г. э.с.
Часы-ходики в деревянном корпусе с лаковым покрытием резко контрастировали с убранством комнаты. Строго говоря, убранством здесь и не пахло: голые бетонные стены выкрашены матовой серой краской, да типичный набор казённой мебели. Бункер был достроен всего восемь дней назад и его обживание грозило отнять несколько недель по саморазумеющейся причине нехватки времени на все эти мелочи вроде обустройства уюта. Все силы и служебное рвение обитателей бункера были направлены на решение текущих задач своего номерного отдела, который не фигурировал ни в одном из документов ниже грифа "особой важности".
Бункер входил в разветвлённую сеть подземных фортификаций, которая схематично сильно напоминала паутину. Поделённые на секторы, концентрические круги тоннелей соединяли десятки таких бункеров в единую систему и занимали площадь восьмидесяти квадратных километров. Часть коммуникаций проходила в тридцати метрах под поверхностью, но большинство тоннелей были построены на глубине семьдесят метров. Собственно, это и был объект Л14/6.
Пётр Викторович Краснов стоял у самых истоков строительства. Убедить правительство Новороссии в необходимости постройки объекта ему и генералу Хромову стоило воистину немалых сил. Шёл четвёртый год тяжелейшей войны с Велгоном, войны выжимающей все силы из страны и народа, войны, в которой приходилось противостоять, пожалуй, самой мощной военной машине восточного континента. Да что там континента! Без преувеличения можно сказать: всего этого мира. У Велгона громадный промышленный потенциал и весьма развитые прикладные науки, следовательно, и обладание необходимыми для военных успехов технологиями. А по некоторым технологиям он далеко обогнал ведущие страны Темискиры. Да и человеческие ресурсы этой северной страны довольно многочисленны, что вкупе с отлаженной государственной идеологической машиной позволяет Велгону четвёртый год держать на всех фронтах сотни дивизий не смотря на тяжелейшие потери, наносимые русской армией. Даже утрата Хаконы – сателлита, обладавшего сильной армией и превосходно развитой промышленностью, на Велгоне не отразилось так, как могло бы отразиться на ином противнике. Ну а после вступления в войну на стороне Новороссии Северной Раконии, жаждавшей реванша за поражение и потерю двух провинций в войну 138-140 годов, велгонцы неожиданно быстро разгромили кадровые северораконские армии 1-го и 2-го стратегических эшелонов и заняли значительную часть страны, захватив практически в целости половину промышленной базы.