На задворках Великой империи. Книга вторая: Белая ворона
Шрифт:
Но и сама «машина» разваливалась на глазах. Сияющий мир департаментов, где пишут длинные бумаги, вдруг померк, как при заходе солнца. На «машину» наваливалось «государство» – все эти рабочие заставы с красными знаменами, все эти деревни, вспотевшие от мужичьего и бабьего пота. Россия перла в революцию нещадно, словно в Драку, и «машина» засбоила, как фаворит-жеребец, на которого любители скачек имели несчастье ставить высокие ставки…
Скоро появился Такжин, председатель казенной
– Скотину-то до самого снега гонять на выпасы станут?
– Станут, – согласился Мышецкий. – А что?
– Да начали мужики гонять ее на казенные земли. Беззаконно!
– А в имениях? – спросил Мышецкий.
– Тоже выпускают на помещичьи угодья, имею сведения.
– А ранее они имели право гонять скот на казенные земли?
– Только по билету! – ответил Такжин.
– Так выдайте им билеты, и тем самым мы подтвердим согласие власти. А, спрашивается, что еще я могу вам посоветовать?
Через день Такжин приплелся снова:
– Мужики, князь, билетов не берут.
– На основании?..
– На основании того, что скотине все едино, как траву жрать: по билету или без билета! Она же – неграмотна!
– И они – правы, как и сама скотина. А значит, господин Такжин, и билетов никаких не нужно… Пусть пасутся себе!..
Не зная, куда деть себя, князь отправился вечером к Бобрам.
Ох уж эти Бобры, – не люди, а замазка, и так мять можно и эдак. Любую щель ими заклеишь. Но сейчас они напуганы, не этого ждали.
– А чего вы ждали, господа? – спросил Мышецкий.
– Мы получили письмо от сестры, – сообщил Бобр. – У них забастовали водопроводчики. И теперь, пардон, сделав, что надо, бедной женщине приходится сливать из ведра.
– Господи, я согласен – это ужасно! Но нельзя же примеривать происходящее в России к масштабам нужника… – Выискав глазами Смирнова, князь осведомился: – Как в депо? Спокойно ли?
– Пока меня на тачке не вывезли. Но вот в Москве железные дороги уже что-то намечают… Как бы не аукнулось нам в Уренске!
– А что вообще слышно, господа? – огляделся Мышецкий. – Получил только «Ведомости Санкт-Петербургского градоначальства», да и то – старый нумер… Закончилась стачка типографий или нет?
– Из Петербурга, – ответил Беллаш, – тоже вскоре газет не ждите: питерские типографщики примыкают к стачке московских.
– Удивительно! Ведь это паралич страны, как можно?
– Надо, – буркнул Смирнов, – выписывать те газеты, которые выходят исправно. «Ведомости Московские», ну и «Русский листок».
В говорильне Бобров стало напряженно…
– Что вы так на меня смотрите? – запыхтел Смирнов сердито. – Неужто в России не найдется легиона благомыслящих?
– Они, конечно, есть, –
За ужином Беллаш выпытывал у губернатора:
– Не знаете ли, князь, что-либо об амнистии?
– От вас впервые слышу, прапорщик.
– Но так говорят…
– Где говорят? На базаре? Или в казарме?
Сергей Яковлевич был раздражен – Бобрами, Смирновым, тем, что прапорщик слишком фамильярен с ним. Но гнев тут же смирил.
– Дай бог! – ответил. – Тюрьмы надобно разгрузить. Это смягчит общество. Если же вас, прапорщик, интересует мое отношение к амнистии, то я скажу так: первым велю выпустить Борисяка. И не ради того, чтобы сделать приятное вам или госпоже Корево… Нет! Просто я выражу этим поступком свою объективность…
Галина Федоровна Корево поднялась в комнаты хозяйки номеров, вдовы Супляковой; почтенная дама проверяла вслух знания своих племянников – лопоухих гимназистов, стриженных под ежа.
– Ну, говорите, нахлебники: при каких условиях состоялось восшествие на престол блаженныя памяти императора Николая Первого?
Племянники отбивали как по-писаному:
– В момент роковой вести о смерти Александра Благословенного некоторые злоумышленные лица, получившие название «декабристов», имели дерзость прибегнуть к мятежным злодейским способам…
Вдова Суплякова заметила акушерку:
– Вам что, сударыня?
– Соблаговолите уступить мне номер госпожи Поповой; в моем сыро и холодно…
Она переехала в комнаты, где ранее жила Додо; прислуга быстро все убрала, вымела сор, перестелила постель. Затопили печи. Так хорошо сидеть возле огня, когда за окнами – дождь, уже осенний, стегает в звонкие темные стекла.
Был поздний час, когда, тихо стукнув, больше для приличия, вошел человек с чемоданом.
Очевидно, прямо с вокзала, с последнего поезда.
– Ну и погодка! – сказал дружелюбно. – Здравствуйте, дорогуша. Транспортера не ждали от нашей партии? – Торопливо скинул тяжелое ворсистое пальто, поправил галстучек и потер руки, довольный. – Наконец-то добрался до вас… Чайку можно?
Поздний гость пил чай из стакана, отставив мизинец, на котором горел броский перстень с сапфиром. От мужчины пахло какой-то мастикой. Корево смотрела, как догорают синие угарные огни.
– Привез кой-какую литературку… Готовитесь ли? – спросил гость. – Суетитесь ли, мадам?