Набитая рука
Шрифт:
Накануне суда сначала было утро. Потом — день. И вечер тоже был. Три неподходящих времени суток для выполнения просьбы судьи Смолеева, потому что в это время милиция совсем занята своими текущими делами.
К ночи они с ними поуправились, глядят — записка: проследить, чтоб назавтра явилась в суд некто Казакова. А куда уж тут следить, когда и не завтра теперь, а самое настоящее сегодня: час, можно сказать, ночи. И он получается вроде как час «пик» в этом деле. Хорошо еще адрес указанной гражданки вполне подходящ: три минуть!
Ну, сели на машину, поехали. Доехали благополучно и два нештатных сотрудника милиции подубасили в дверь Казаковой кулаками. Для, можно сказать, скорости.
— Кто там? — сказали, конечно, за дверью.
— Гражданка Казакова, это вы? — уточнили сотрудники.
— Я ее муж, — ответил голос.
— Тогда вы нам не нужны. Нам нужна ваша жена.
— Да вы кто? — затревожился муж.
— Милиция! — дуэтом крикнули сотрудники. — И пусть ваша Казакова одевается!
— Зачем же? — все больше пугался муж.
— Что же, она вся босиком в КПЗ поедет?
— Куда? Куда?
— На кудыкину гору! В камеру предварительного заключения!
За дверью возник своевременный переполох. Супруги кинулись к телефону звонить в отделение милиции, что к ним в квартиру ломятся какие то бандиты.
— Не, — успокоил их дежурный по отделению. — Это не они. Не бандиты. Это мы. Мы вашу явку обеспечиваем.
К счастью Казаковых, дежурный оказался человеком смекалистым и с быстрой реакцией. К тому же наша милиция, и это уже к счастью всех граждан, очень технически оснащена.
Дежурный связался по радио с шофером посланной машины, дал приказ «отставить», шофер поднялся к сотрудникам, без лишних слов передал им это самое «отставить», так что дверь Казаковых успела выдержать напор дисциплинированных нештатных сотрудников.
Ну, а будучи дисциплинированными, они, конечно, мигом «отставили» и даже пожелали напоследок спокойной ночи.
Какое там спокойной ночи! Пока Казаковы сосали валидол да сочиняли письменную жалобу, уже и утро суда наступило.
И на суде потерпевшая возмущенно рассказывала, как с нею обошлись, а подсудимый Зеленов долго и искренне смеялся. А потом его в очередной раз увезли в места, где не водятся троллейбусы.
А на письменную жалобу Казаковой заместитель начальника райотдела милиции письменно же и ответил, что «прибывший наряд действовал правомерно».
Мне же признался устно:
— Нехорошо, конечно, получилось. Ночь, понимаете ли… Но мы ведь не знали, что эта Казакова целый день дома лежит…
НАДВОЕ
Одно хозяйство было. Совхоз. «Грачево — Горки» назывался. Через тире. Один паром в том хозяйстве имелся. Через реку. И через всю эту географию развраждовались два хозяйственника. Недавно. Вдруг. Вдрызг.
Оба они в этом хозяйстве работали. Один, имея фамилию Букаев, состоял в должности главного зоотехника, а другой с фамилией Мельников в должности директора над ним состоял. И что еще интересно: оба, извиняемся за мужицкое выражение, хозяйственными мужиками слыли.
И вот однажды случилось решение о разукрупнении совхоза «Грачево — Горки» для дальнейшего, само собой, развития животноводства. Раздробить совхоз решили, разделить, размежевать… Надвое, одним словом. Два совхоза сделать, и чтоб одним верховодил Мельников, а другим — Букаев.
Но жизнь, она уж сроду такова, что по-настоящему безболезненно в ней размежевываются одни только амебы. Да и то неизвестно, так ли это.
В общем, так. Уж как, казалось бы, легко можно было поделить название «Грачево — Горки». «Грачево» одному отпочкованному хозяйству отдать, «Горки» — другому, а гире выбросить… Но нет, даже и тут трудности возникли, разнотолки, кривотолки… И в результате одному совхозу целиком досталось прежнее «Грачеве — Горки», а другому — всего лишь «Лужайки», «Грачеве — Горки» — хозяйству Букаева, всего лишь «Лужайки» — хозяйству Мельникова.
И такой результат по-человечески ущемил самолюбие директора Мельникова, притаившего на нового коллегу естественную обиду.
Таить обиду пришлось недолго. Как человеку более опытному директору Мельникову поручили подготовить проект раздела угодий, вот он взял да и не дал директору Букаеву заливных лугов.
А директор Букаев взял да и доказал, что и он не без характера. Взял да и подал куда надо жалобу, и луга эти заливные для своей скотины выконфликтовал.
Вот и возникла у них на этой почве взаимная нелюбовь, которая окончательно размежевала их точки зрения на раздел хозяйства. Теперь они судили-рядили каждый строго со своей колокольни.
Пополам делилось очень не все.
Особенно паром.
Имелось, правда, мнение провести вдоль него пограничную черту, протянуть через реку два каната, и пусть каждая противная сторона, стоя на своей, тянет канат каждая к себе.
Однако этого мнения не придержались. Сложноватый был способ, да еще на слишком грубой физической силе базировавшийся. Того и гляди, кто-нибудь выйдет за рамки чего-нибудь… А это глупо, особенно на воде.
Имелось и другое мнение. Честно распилить паром пополам, канат пополам перерезать — и баста.
Но и этого мнения не придержались. Хоть и прост был способ, но нерентабелен опять же до глупости. Бесхозяйственный просто.
Сошлись на том, что ответственность поделили. Директор Мельников отныне за паром отвечал, директор Букаев — за причалы к парому. А паромщики посменно на реке дежурят: то ставленник Мельникова, то Букаева.
Попробовали — ничего: безобидно паром поперек реки курсирует…
А потом вдруг врывается однажды букаевский паромщик в свою контору и каламбурит там не своим голосом.