Наблюдения, или Любые приказы госпожи
Шрифт:
День за днем найденные у миссус конторские журналы, в том числе и Норин дневник, лежали на столе в кабинете, под рукой у господина Джеймса и доктора. Бог мой, да если б кто-нибудь из них раскрыл «Наблюдения» и увидал, что там понаписано про мое прошлое, мистера Леви и все прочее, я бы вылетела отсюда в два счета, какой там на хрен испытательный срок. Но после первого дня, когда они полистали несколько журналов, джентльмены не проявляли интереса к исследованиям миссус. Господин Джеймс похоже отчасти винил «Наблюдения» в нынешнем нервическом состоянии жены. Он пренебрежительно называл ее научные заметки пописульками и однажды при мне сказал доктору, что для нее было бы лучше никогда впредь не возвращаться к своей дурацкой писанине.
Однажды утром, когда я зашла в кабинет наполнить угольное ведерко, я никого там не застала и заметила, что «Наблюдения» и все конторские журналы исчезли со стола. А по возвращении в кухню я случайно глянула в окно и увидала клубы дыма, поднимавшиеся над огородом.
Книга миссус и дневники служанок пропали. А в огороде что-то горит. Невольно напрашивалось предположение, что эти два факта связаны между собой. Я бросила свои дела и стремглав выбежала из дома. И точно, за полуразвалившейся теплицей весело плясал костер. Кто-то сложил в кучу и поджег сухие ветки с поваленной яблони, а сверху бросил все конторские журналы. Несколько из них уже превратились в золу, но вот чудо-то, похоже «Наблюдения» полетели в огонь последними. Языки пламени только-только начинали лизать книгу. Я схватила с земли какую-то палку и с ее помощью вытащила «Наблюдения» из костра. Передняя и задняя обложки обуглились, но почти все страницы остались целы.
Я поворошила палкой в костре, надеясь найти Норин дневник, но он похоже сгорел. Я страшно огорчилась, поскольку хотела бы еще раз перечитать последние записи. После разговоров миссус про ребенка они наверняка предстали бы в новом свете. Если мне не изменяла память, Нору очень занимал вопрос новорожденных животных. А еще она упоминала, что в последнее время стала какая-то задумчивая. В прежние дни я знавала нескольких девушек, «ходивших с икрой» (так мы выражались про девиц в интересном положении) и иные из них в тягости становились очень задумчивыми. Моя мать говорила, так на некоторых действует беременность.
Теперь, когда Норин дневник сгорел, я вновь задалась вопросом о недостающих страницах. Возможно они были уничтожены — сожжены или разорваны в клочки — и я никогда не узнаю, что там было написано. И все же внутренний голос подсказывал мне, что они лежат где-то целые и невредимые. Если Нора сама вырезала страницы, надо подумать, куда она могла их схоронить. В конце концов область обитания у нее была такая же, как у меня: кухня, кладовая, прачечная, крохотная спаленка на чердаке.
Я запихнула «Наблюдения» за нагрудник фартука и крадучись вернулась в дом. По счастью я никого по пути не встретила. У себя наверху я спрятала книгу под тюфяком. А чуть позже я обшарила все укромные уголки, какие только пришли на ум, но не нашла ничего, кроме трех пуговиц, полпенни и дохлой мыши.
Потом я вспомнила про Норин сундучок. Конечно я уже копалась в нем прежде, но мне подумалось, что я ведь запросто могла и пропустить мимо внимания несколько старых бумажек.
Незаметно пробраться на чердак не составило ни малейшего труда. Хотя господин Джеймс обещалне спускать с меня глаз, на самом деле он был слишком занят установкой фонтана, чтобы следить за мной каждую минуту, а Макгрегор-Робертсон прекратил шастать взад-вперед по дому после того как отменил клистиры. В описываемый день доктор собирался прийти только ближе к вечеру, а господин Джеймс после завтрака уехал в деревню.
И вот что я сделала. В полдень я принесла поднос с обедом к комнате миссус и немного выждала, чтобы Мюриэл уж точно села есть. Потом я взяла лампу и прокралась на чердак, производя не больше шума, чем угорь в бочке с требухой — я боялась, как бы миссус (упаси боже!) не услышала мои шаги и не вообразила опять черт-те чего.
В последний раз я ходила на чердак, чтобы стереть надпись с оконного стекла. Теперь я старалась даже не поднимать глаз, до того тошно мне становилось при виде памятного слухового окошка. Я держала голову опущенной и сосредоточила все свои мысли на сундучке. Для начала я вынула из него все содержимое и тщательно обследовала каждый уголок, но насколько я могла судить, фальшивого дна там не имелось и под оклеечной бумагой ничего не было спрятано. Потом я осмотрела Норины вещи одну за другой. Пролистала тонкие страницы Библии, вытряхнула все из шкатулки для рукоделия. Сняла с куклы чепчик, пошарила у нее под юбками. Если подумать, принадлежала ли вообще кукла Норе? Может она была куплена для ребенка? В любом случае никаких спрятанных бумажек я на ней не нашла. Далее я взялась за религиозные брошюрки, которых оказалась целая дюжина, в иных из них на полях встречались торопливые каракули, не бранные слова, как можно предположить, а короткие примечания и вопросы по тексту. Бог мой, да Нора и впрямь была Пресвятой Девой! Я перетрясла все поганые книжонки одну за другой, проверяя не выпадут ли из какой вложенные бумажки, но с таким же успехом я могла пытаться надоить молока от голубя. Напоследок я приподняла сундучок (тихо-претихо) и осмотрела днище, но и там ничего не обнаружила. Страницы из дневника были либо очень надежно спрятаны, либо и вовсе уничтожены.
Тогда было уже начало марта. В ту неделю, помню, половина фермерских работников свалились с инфлуэнцей. На дворе опять заненастилось, и мы вернулись обратно в глубокую зиму. Два дня подряд хлестал дождь с градом, в такую собачью погоду никто носа из дома не кажет без крайней нужды. На второй день после полудня дождь прекратился и ударил мороз. Несмотря на это господин Джеймс надел теплый плащ, сапоги и отправился в Соплинг. Назавтра должна была состояться церемония открытия фонтана, и он горел желанием проверить, сильно ли задержались заключительные работы из-за ненастья. Хозяин сообщил мне, что намерен поужинать у доктора, а потому вернется поздно.
В последние дни миссус попритихла, но примерно через час после того, как кончился дождь, она вдруг сильно разволновалась и Мюриэл сказала мне, что дала ей успокоительное средство. Когда я принесла им легкий ужин — яичницу с гренками — Арабелла крепко спала. Я валилась с ног от усталости, слава богу хоть готовить ужин хозяину было не нужно. Забрав у Мюриэл поднос, я притащила свою задницу в кухню и уселась там писать дневник на случай, если мне когда-нибудь приведется показать его госпоже.
Минут через пять я услышала тихий дробный стук по оконному стеклу. Дождь, подумала я и даже не подняла глаз. Последовала тишина, потом снова раздался рассыпчатый стук, на сей раз погромче, словно от крупных капель, брошенных в окно сильным порывом ветра. И снова я не подняла глаз от страницы. Минутой позже однако я вздрогнула от трескучего удара в окно и вскинула взгляд, решив что дождь превратился в град. Пока я смотрела, в стекло ударилась россыпью целая пригоршня земли и гравия, произведя тот же самый шум.
Дурацкие шуточки Гектора, вот первая мысль пришедшая мне в голову. Я отложила дневник в сторону и быстро подошла к окну. Но потом я вспомнила, что Гектор заболел инфлуэнцей и был отправлен в постель после того как грохнулся в обморок в коровнике что твоя кисейная барышня. Внезапно мне вообразилось, что грязь и мелкие камушки ударились в стекло каким-то особым зловещим образом. Сердце у меня глухо забилось, ибо суеверие ли в том виновато или разыгравшееся воображение, но следующим, на кого я подумала, была Нора.