Начало опричнины
Шрифт:
В обширном политическом трактате — Большой челобитной — И. С. Пересветов аллегорически описывает «идеальное» царство Магомет-Салтана, процветающее благодаря его «воинникам». Этому идеальному царству он противопоставляет православное «греческое царство» царя Константина, погибшее из-за вельмож ленивых и богатых. Указывая на пример боярского правления в годы малолетства царя Ивана, Пересветов смело и страстно протестует против боярского засилья в России. Публицист призывает «грозу» на голову изменников-вельмож и советует царю быть щедрым к воинникам: «что царьская щедрость до воинников, то его и мудрость» [329] .
329
А. А. Зимин. Пересветов, стр. 355.
Самым решительным образом Пересветов осуждает местнические порядки, которые в его глазах равноценны ереси: «который велможеством ко царю приближаются, не от воинския выслуги, не от иныя которыя мудрости... то есть чародеи и еретики...» [330] . Осуждая местничество, он требует уравнять дворянство в правах с боярством [331] .
Если датировка пересветовских челобитных, предложенная А. А. Зиминым, справедлива, то неизбежен вывод о прямой связи между выступлением Пересветова и деятельностью кружка Адашева [332] . В самом деле, царь Иван в октябре 1549г. ознакомился с доводами Пересветова против местничества, а спустя два
330
А. А. Зимин. Пересветов, стр. 344.
331
Пересветов вкладывает в уста Магомет-Салтана следующее обращение к войску, «малу и велику»: «Братия! Мы все дети Адама: кто мне верно служит и отважно сражается против врага, тот и будет у меня лучшим». «У царя кто против недруга крепко стоит, смертною игрою играет..., царю верно служит, хотя от меншаго колена, и он его на величество подъимает, и имя ему велико дает» и т. д. (См. А. А. Зимин. Пересветов, стр. 356).
332
Отметим, что гипотеза А. А. Зимина встретила весьма серьезные возражения со стороны Я. С. Лурье. (См. Я- С. Лурье. Указ соч., стр. 453).
333
Первый указ против местничества был принят в декабре 1549 (7058) года, т. е. в самом начале царского похода на Казань зимой 1549— 1550 гг. Текст приговора 7058 г. см. в «Памятниках русского права (XV— XVII вв.)», вып. IV, изд. под ред. проф. Л. В. Черепнина, М., 1956, стр. 598—599.
При всем различии воззрений и судеб Пересветова и Адашева, в их деятельности можно отыскать нечто общее.
В юности Алексею Адашеву довелось побывать при дворе турецкого султана, к которому его отец ездил с царскими грамотами. Будучи в Константинополе, Адашев заболел и пробыл там не менее года [334] . По возвращении в Москву он был представлен царю и, по-видимому, не раз рассказывал ему о своих странствиях [335] . В глазах дворянских публицистов могущественная Порта служила идеальным образцом неограниченной дворянской монархии. Конечно, во время поездки за границу Адашев был слишком молод, но в Москве было немало людей, хорошо осведомленных об истории Порты. Один из таких людей был Ивашка Пересветов, объездивший всю Восточную Европу и долгое время воевавший с турками [336] .
334
См. С. О. Шмидт. Правительственная деятельность, стр. 30; И. И. Смирнов. Очерки, стр. 213 и др.
335
С этого времени «князь велики его пожаловал и взял его к себе в приближенье». (См. Пискаревский летописец, стр. 56).
336
Покинув Литву, Пересветов служил в наемных отрядах в Венгрии, Чехии и Валахии.
Особенно много точек соприкосновения имела внешнеполитическая программа кружка Адашева и требования Пересветова относительно покорения Казани [337] .
Кружок Адашева был единственным «живым» элементом в аристократическом боярском правительстве конца 40 — начала 50-х гг. и ему бесспорно принадлежала решающая роль в проведении реформ. Сам Алексей Адашев происходил из среды мелких провинциальных служилых людей [338] . Первые шаги его карьеры были связаны со службой в Казенном приказе [339] . К 1550 г. Адашев получил думный чин казначея, но носил его недолго [340] . Во многих отношениях Адашев был типичным представителем служилой дворянской бюрократии [341] .
337
Пересветов в своих произведениях настоятельно проводил мысль о необходимости покорения Казанского ханства и завоевания Поволжья. Он «применял» (сравнивал) земли Казани «подрайской земли угодием великим» и советовал овладеть ими, «хотя бы такова землица и в дружбе была». Дворянский публицист предсказывал, что царь «Казанское царство возьмет своим мудрым воинством». (См. А. А. Зимин. Пересветов, стр. 377—378). Подобные взгляды были сходны с внешнеполитической программой Адашева. С июня 1551 г. Адашев непосредственно возглавил дипломатическую подготовку войны с Казанским ханством. Он лично ездил в Казань, чтобы утвердить на казанском престоле служилого хана Шах-Али. Весною следующего года он свел Шах-Али с престола и принял присягу у казанцев, а затем участвовал в походе против «изменников». (См. ПСРЛ, т. XIII, стр. 167, 172, 174, 175).
338
Со времени появления работы Н. П. Лихачева в литературе распространилось представление о довольно знатном происхождении Адашевых, якобы принадлежавших к роду «старинных и богатых костромских вотчинников» и «высшему слою служилых костромичей». (См. Н. П. Лихачев. Происхождение А. Ф. Адашева, любимца Ивана Грозного — «Исторический вестник», 1830, май, стр. 392; его же. Государев родословец и род Адашевых. СПб., 1897). Такой точки зрения придерживаются С. О. Шмидт, И. И. Смирнов и А. А. Зимин. (Подробнее об Адашеве см. С. О. Шмидт. Правительственная деятельность А. Ф. Адашева. — Уч. зап. МГУ (кафедра истории СССР), вып. 167, М., 1954, стр. 32—33; см. также И. И. Смирнов. Очерки, стр. 214). По мнению А. А. Зимина, Алексей Адашев происходил из среды богатого придворного дворянства. (См. А. А. Зимин. Реформы, стр. 312). Приведенное мнение, кажется, содержит некоторое преувеличение. Дворяне Ольговы, из рода которых вышли Адашевы, были мелкими костромскими вотчинниками. Данные об их землевладении указывают на весьма невысокое социальное положение этой семьи. Так, И. К. Ольгов, записанный в Боярской книге 1556 г., владел вотчиной на 100 четвертей и поместьем на 80 четвертей и получал сравнительно невысокий оклад в 15 рублей. Другой представитель той же семьи Ф. Н. Ольгов получил в 60-х гг. взамен «старинной костромской вотчины» владения, оценивавшиеся всего лишь в 70 рублей и т. д. (См. Боярская книга 1556 г. — Н. Калачев. Архив историко-юридических сведений, относящихся до России. Кн. III, СПб., 1861, стр. 40; П. А. Садиков. Из истории опричнины. — «Исторический архив», т. III, М.—Л., 1940, стр. 217).
Адашевы владели, по-видимому, такими же мелкими вотчинами, как и их ближайшие родственники Ольговы. Обширные владения были пожалованы им впоследствии за их службу при дворе. Вместе с думными титулами Ф. Г. Адашев и двое его сыновей получили более 2600 четвертей пашни. О земельных пожалованиях Адашевым царь Иван упоминал в своем послании Курбскому. «Каких же честей и богатств не исполних его, не токмо его, но и род его!». (См. Послания Ивана Грозного, стр. 37). После опалы братья Адашевы получили взамен конфискованных костромских и переяславских земель 265 обеж, т. е. приблизительно 2650 четвертей пашни в Бежецкой пятине. (См. В. И. Корецкий. О земельных владениях Адашевых в XVI веке. — «Исторический архив», 1962, № 6, стр. 119). Большую часть земель Адашевы получили, по-видимому, «в их оклад», как думные люди. Действительно, окольничие А. Ф. и Д. Ф. Адашевы владели по окладу 1600 четвертями пашни. Их отцу, боярину Ф. Г. Адашеву, полагалось по чину не менее 1000 четвертей. Боярин умер еще в 7056 (1556—1557 гг.), но его земли, вероятно, перешли к его сыновьям. В Костроме А. Ф. Адашеву принадлежало не более 500 четвертей пашни. (См. В. И. Корецкий. Указ. соч., стр. 119; А. Барсуков. Род Шереметевых, кн. I, СПб., 1881, стр. 255).
Примечательно, что даже в период наивысшего влияния Адашева при дворе до воеводского чина смог дослужиться только один представитель рода Ольговых И. Ф.
После объявления царской немилости Адашев, сохранивший титул окольничего, не смог выдержать местнического спора со своим земляком, костромским сыном боярским О. В. Полевым, который служил даже не воеводой, а дворянским головой. (См. Разряды, л. 274 об).
339
На царской свадьбе 1547 г. А. Ф. Адашев исполнял службу помощника казначея. Он стлал постель с Ф. И. Сукиным, а затем был «спальником и мовником» под началом того же лица. (См. Разряды, л. 158; ДРВ, т. XIII, стр. 33). На царскую свадьбу А. Ф. Адашев попал в качестве дальнего родственника Романовых. Он был связан родственными узами с Долматом Романовичем Юрьевым, умершим 5 сентября 1546 г. Двое лиц сделали пожертвования в Троицу по Долмате Юрьеве: А. Ф. Адашев (1 .IX. 1545 г.) и брат Долмата Данила Романович (29.V. 1547 г.). (См. Вкладная книга Троицко-Сергиева монастыря. — Архив АН СССР, ф. 620, опись 1, № 19, лл. 352, 362). Первыми успехами по службе А. Ф. Адашев был обязан родству с Захарьиными, что не помешало ему позже перейти на сторону их противников.
340
См. Запись Разрядного приказа за 20 июля 1550 г. — Разряды, л. 181; П. Н. Милюков. Древнейшая Разрядная книга, М., 1901, стр. 145. Предположение, будто Адашев носил титул постельничего и возглавлял одно из дворцовых ведомств, не подтверждается источниками. Курбский называет Адашева «ложничим» царя Ивана, но, как справедливо отметил И. И. Смирнов, чин этот скорее всего можно отождествить с чином спальника, что вполне согласуется с показанием Разрядов. (См. И. И. Смирнов. Очерки, стр. 228, прим. 76; Разряды, л. 158). В 40— 50-х гг. Постельное ведомство имело значение второстепенного дворцового учреждения, и возглавляли его заурядные, невидные дворяне: М. Ф. Наумов-Бурухин и А. В. Мансуров (1547 г.). (Разряды, лл. 157— 158, 164; ТКТД, стр. 115). Чин постельничего в 40-х гг. не стал еще атрибутом думного дворянства. Адашев, достигнув влияния при дворе, исхлопотал этот чин для одного из своих главных приверженцев И. М. Вешнякова. (ТКТД, стр. 115; ср. ДРВ, т. XX, стр. 44; Разряды, л. 202 и др.).
341
Позже царь Иван утверждал, будто Алексей «в нашего царьствия дворе, во юности нашей, не свем, каким обычяем, из батожников водворившуся, нам же такие измены от вельмож своих видевше, и тако взяв его от гноища и учиних с вельможами, а чаючи от него прямыя службы». (См. Послания Ивана Грозного, стр. 36—37).
Как мы отметили выше, одной из первых реформ, проведенных кружком Адашева, была реформа местничества. В этой реформе борьба за расширение сословных привилегий среднего нетитулованного дворянства тесно сочеталась с интересами карьеры семейства Адашевых [342] . Указы о местничестве 1549—1550 гг. запрещали княжатам и знатным детям боярским местничать с воеводами на полковой службе, а также регламентировали местнические споры между воеводами различных полков. В частности, указы ограждали от местнических претензий второго воеводу большого полка, что позволяло правительству назначать заместителями главнокомандующего незнатных, но сведущих воевод [343] .
342
Окольничий Ф. Г. Адашев служил в царской свите зимой 1547— 1548 гг., зимой 1549—1550 гг. и 20 июля 1550 г. (Разряды, лл. 164, 165 об, 174, 175, 180 об). Первые самостоятельные назначения на воеводство он смог получить лишь после упорядочения местничества. В первой половине 1551 г. он был назначен третьим воеводой армии, посланной «ставить» Свияжск. (ПСРЛ, т. XIII, стр. 163).
343
См. выше, стр. 81, прим. 5.
Местнические порядки ограждали наиболее важные политические привилегии княжеской знати. Поэтому попытки правительства ограничить местничество встретили яростное сопротивление со стороны высшей титулованной знати. В феврале 1550 г. правительство вынуждено было признать, что его. указы о местничестве не выполнялись боярами во время только что закончившегося казанского похода [344] .
В июле 1550 г. кружок Адашева добился принятия нового, более подробного указа о местничестве, подтвердившего предыдущие указы [345] .
344
См. Памятники русского права, вып. IV, стр. 576—577.
345
См. Разряды, лл. 179—179 об; П. Н. Милюков. Древнейшая Разрядная книга, стр. 142—143, ПСРЛ, т. XIII, стр. 161, прим. 1.
Много позже Адашев включил отчет о своей первой реформе в текст отредактированной им летописи [346] . Идейное обоснование реформы выдает ее компромиссный характер. При назначении воевод, пишет А. Ф. Адашев, главное — это «разсуждение» их отечества, т. е. их знатности, а затем уж их военные заслуги и таланты [347] . Подобные рассуждения были весьма далеки от радикальных требований Пересветова. Тем не менее, реформа местничества при всей ее непоследовательности несколько ограничивала прерогативы титулованной княжеской знати в пользу нетитулованного боярства и дворян.
346
Подробнее об участии Адашева в составлении летописи см. стр. 21—25.
347
«А воевод,—сказано в летописи, — государь прибирает, разсуждая , их отечество, и хто того дородитца, хто может ратной обычай съдержати». (См. ПСРЛ, т. XIII, стр. 267).
Реформаторская деятельность адашевского кружка, критика злоупотреблений боярского правления, возведенная в ранг официальной доктрины, способствовали пробуждению общественной мысли в России. Вслед за Ивашкой Пересветовым на общественную арену выступает другой талантливый публицист поп Ермолай-Еразм, Дворянская публицистика подвергает всестороннему обсуждению вопрос об «оскудении» дворянства и необходимости «землемерия», т. е. перераспределения земель в пользу дворянства [348] .
348
См. ниже, стр. 121—123.
Официальные проекты дворянского «землемерия», составленные в кружке Адашева, получили наиболее полное обоснование в так называемых царских вопросах митрополиту (февраль 1550 г.) В этом документе необходимость землемерия обосновывалась следующими соображениями. В годы боярского правления многие бояре и дворяне обзавелись землями и кормлениями «не по службе», а другие оскудели: «у которых отцов было поместья на сто четвертей, ино за детми ныне втрое, а иной голоден». В вопросах митрополиту царь просил рассмотреть, каковы «вотчины и поместья и кормления» у бояр и дворян, и как они служат, и «приговорить», «недостальных как пожаловати» [349] .
349
Памятники русского права, вып. IV, стр. 577.
Проекты «землемерия» приобрели широкую популярность в среде дворянства. Однако осуществление их натолкнулось на сопротивление аристократической Боярской думы. В противовес идее обеспечения землями «недостальных», бедных дворян (высказана в феврале 1550 г.), дума выдвинула проект наделения землями наиболее знатных и богатых дворян, которые должны были войти в «тысячу лучших слуг» (проект датирован октябрем того же года). В соответствии с этим проектом «лучшие слуги», не владевшие до того землями под Москвой, должны были получить подмосковные поместья от 300 до 600 четвертей пашни на человека, чтобы иметь возможность нести постоянную службу в столице.