Начало России
Шрифт:
Приезжали и татары из разодравшейся Орды. Какая там жизнь, если брат режет брата? Москва была верна традициям св. Даниила и Калиты, принимала всех. А татары – ну и что ж татары? Такие же люди. Только вера разная. Но ислам в Орде так и не утвердился до конца, перемешался с язычеством, шаманством. А на Руси татары приобщались к нашей вере. Интересовались, расспрашивали, проникались уважением, а потом и принимали крещение. Принимали – и превращались в русских. Так уж повелось, что русскими становились не по крови, а по вере…
Хотя бывало и иначе. Происхождение самое что ни на есть русское, вера одна, а до братства
В Твери по-прежнему сидел дядя, Василий Кашинский. Михаил его презирал. Считал, что он изменил своему роду, стал прихлебателем Москвы. У микулинского князя было немало сторонников среди тверских бояр, дружинников. Мечтали, что он-то возвратит Твери былую славу, вознесет ее, утрет нос москвичам. Силенок недостаточно? Надорвались тверские князья? Но теперь-то Литва поможет. Она не отказывалась. Наведывались посланцы Ольгерда, привозили серебришко. Росло недоброжелательство к князю Василию. Он чувствовал себя настолько неуютно в собственной столице, что старался приезжать в нее пореже, жил у себя в Кашине. А Михаил, кроме Микулина, принялся строить новую резиденцию, Старицу, поближе к Твери.
Конфликт дяди и племянника разгорелся из-за крошечного удельчика. Чума унесла еще одного князя тверского дома, Семена Константиновича, ему принадлежал городок Вертязин (ныне Городня). У покойного Семена был брат Еремей, по русскому праву наследство должно было отойти к нему. Но большинство бояр и тверской епископ стояли за Михаила. Уговорили умирающего Семена завещать Вертязин ему. Василий Кашинский пробовал заступиться за Еремея, но сладить со знатью не смог. Впрочем, было уже ясно, что Вертязин лишь предлог. Он располагался совсем рядышком с Тверью, а бояре и епископ по сути взбунтовались, дружно выступили против своего князя.
Напуганный Василий с обиженным Еремеем покатили в Москву. Обратились к митрополиту, к Дмитрию Ивановичу. Св. Алексий отменил решение тверского владыки, пересудил по закону – передал спорный удел Еремею, государь тоже признал его права. Василий Кашинский воспрянул духом – с эдакой поддержкой он ощутил себя все-таки князем, а не тряпкой. Вернувшись в Тверь, разобрался с крамольниками, одних оштрафовал, у других конфисковал имущество, велел разграбить дворы.
Но пока они с Еремеем путешествовали, Михаил захватил Вертязин и посадил там свою дружину. Его воины отказались выполнять приговор митрополита, заперли ворота. Василию Кашинскому даже маленькая крепостишка была не по силам, попросил помощи у Дмитрия Ивановича. Тот откликнулся, прислал московский и волоколамский полки. Хотя до кровопролития не дошло. Обнаружилось, что Михаила в городе нет, куда-то скрылся. А что толку штурмовать Вертязин?
В конце концов, куда он денется? Постояли, перекрикиваясь с
Но Михаил отнюдь не исчез, не прятался. Он поскакал в Литву. Ольгерд был доволен. Заварушка разыгралась в самое подходящее время. Русские вздохнули полной грудью – освободились от татар! Но в лице татар они лишились пастухов, не позволявших посторонним резать и стричь своих овец. Литовский государь прикидывал, что и в какой последовательности скушать. За Черниговом он покорил Новгород-Северский, Трубчевск, Путивль, Курск. Дальше лежало лоскутное одеяло мелких «верховских» княжеств на Десне и в верховьях Оки. А Тверь сама плыла в руки! И только ли Тверь? Михаил – законный претендент на золотой престол Владимирский. Перетряхнуть Москву, посадить родственника вместо Дмитрия, и Северная Русь посыплется под литовское владычество!
Соглядатаи сообщили из Твери: князь Василий укатил к себе в Кашин. Очень хорошо! В октябре 1367 г. Михаил явился с литовской ратью. Заговорщики его ждали, впустили в столицу княжества. Потом двинулись на Кашин, обложили город. Василий был ошеломлен подобным поворотом, оробел. Его заставили отречься от Твери, а Еремея от Вертязина, целовать крест на верность Михаилу. Однако присяга, принесенная под угрозой, была недействительной, это знал любой князь и любой священник. Как только литовская конница подалась на родину, Еремей объявил, что снимает с себя крестное целование. Выехал в Москву и подал жалобу.
Смириться с переворотом? Бросить друзей в беде? Это было бы нечестно и совсем не полезно с политической точки зрения. Воевать? Но Михаил продемонстрировал, за ним стоит Литва. Великий князь и митрополит нашли выход. Взяли на себя роль посредников, чтобы стороны договорились полюбовно. Пригласили Михаила на третейский суд «на миру по правде» – то есть, публично, перед духовенством, собранием московских и тверских бояр, представителями городов. При всех, «на миру», как раз и откроется, чья она, правда. Глядишь, и совесть заговорит…
Отказаться – значило бросить вызов не только государю, но и Церкви. Михаил не решился на такой шаг, приехал.
Однако суд «на миру» он не выдержал. Да и как тут выдержишь? Его действия выглядели слишком вопиющими – грубо попрал приговор митрополита, призвал чужеземцев, отнял престол у дяди. А каяться и возвращать приобретения князь не желал. На обвинения он мог отвечать лишь одним способом, встречными обвинениями и бранью. Тверские летописцы, симпатизирующие Михаилу и враждебные Москве, стыдливо замолчали его речи. Но результат известен. Князя в порыве озлобления настолько занесло, он вывалил такую порцию грязи и угроз, что Дмитрий Иванович и св. Алексий пресекли его излияния. Велели взять под стражу и Михаила, и его бояр-советников.
В темницу не сажали, устроили вполне прилично, по частным домам. Тем не менее, свободы лишили. Пускай остынут, одумаются. Может, и остыли бы. Но совершенно некстати в Москву прибыли трое послов от Мамая. Повелитель Причерноморья был недоволен Дмитрием – на поклон не ездит, дани не возит. Послы узнали про скандал с Михаилом и расценили случившееся как самоуправство. Тверь не подчинялась Москве, сносилась с ханами независимо от нее. Татары потребовали освободить арестованных. Дескать, Дмитрий превысил свою власть, с тверскими тяжбами царь разберется сам.