Начало Руси
Шрифт:
Васильевский указал и на противоречивость русских источников, он, в частности, отдавал явное предпочтение «Памяти о похвале» Иакова перед летописью, т. е. признавал, что Корсунь Владимир брал будучи уже крещеным. Но летописный рассказ воспринимался им как относительно цельное произведение летописца XII в.: сводному характеру русских летописей он должного значения не придавал, а потому поиски иных объяснений становились неизбежными.
На вероятность болгарской версии косвенно указывал A.A. Шахматов, отвергавший корсунскую легенду как тенденциозную византийскую версию и считавший летописную «Речь философа», вставленную в текст с сохранением ее специфической (антиохийской) хронологией, определявшей время до Рождения Христа в 5500 (а не в 5508, как в Византии этого времени) лет, болгарским памятником IX в. [1202] На болгарской версии особенно настаивал М. Д. Приселков [1203] . A.A. Шахматов поддержал концепцию, но осудил своего последователя за некритическое отношение к «рабочим гипотезам» — реконструкциям летописных текстов, заменивших тексты реальные [1204] . Еще более решительно поддержал основную идею А.Е. Пресняков [1205] .
1202
A.A. Шахматов. Корсунская легенда о крещении Владимира. СПб., 1906. Ученый считал «Речь» сказанием о крещении царя Бориса в IX веке.
1203
м. Д. Приселков. О болгарских истоках христианства на Руси. Глава в Кн. «Очерки по церковно-политической истории Киевской Руси X–XII вв.» СПб., 1913. С. 16–55.
1204
A.A. Шахматов. Заметки к древнейшей истории русской церковной жизни, Научный исторический журнал. 1914. Т. II, № 4. С. 30–61.
1205
А.Е. Пресняков. Лекции по русской истории. Т. I. М., 1938. С. 98—115.
Западнославянскую версию отстаивал, как отмечено выше, во многих работах Н.К. Никольский. Современник и коллега Шахматова, он расходился с ним кардинально по вопросу о взаимоотношении летописных и внелетописных текстов. Шахматов считал близкие к летописям внелетописные тексты извлечениями из летописей. Никольский, напротив, считал их источниками летописных сводов. Он ближе всех своих современников подошел к пониманию механизма взаимодействия бытия и сознания, к пониманию того, что письменные памятники являются отражением определенных общественных идей, природа и происхождение которых могут быть выявлены.
У западнославянской версии относительно меньше последователей, чем у византийской и болгарской. Но она «моложе», а потому резервы ее далеко не исчерпаны. В числе последователей Н.К. Никольского можно назвать H.H. Ильина, рассматривавшего, правда, лишь частный (хотя и весьма важный) сюжет: происхождение летописной статьи 6523 (1015) г. [1206] Мысль о связи древнерусского христианства с кирилло-мефодиевской традицией развивал в ряде статей Ю.К. Бегунов [1207] . В самой «Речи философа» выявились черты не только болгарские, но и моравские [1208] .
1206
H.H. Ильин. Летописная статья 6523 года и ее источник. М., 1957.
1207
Ю.К. Бегунов. Русское «Слово о чуде Климента Римского» и кирилло-мефодиевская традиция Slavia. Praha, 1974. R. XLIII.
1208
См.: А.С. Львов. Исследование Речи философа // Памятники древнерусской письменности: язык и текстология. М., 1968. С. 393.
Западнославянская версия подчас и отпугивала исследователей. Моравская церковь подвергалась гонениям со стороны Рима, а утвержденный архиепископом Мефодий был даже ввергнут в темницу военизированным немецким духовенством. Мефодия, как было отмечено выше, равно как и «русское письмо», связывали с арианской ересью. А в ПВЛ сохранился именно арианский символ веры. Арианские черты явственно прослеживаются в следующих ее фразах: «Отець, Бог отець, присно сый пребываеть во отчьстве, нерожен, безначален, начало и вина всем, единем пероженьем старейсый сыну и духови…Сын подобосущенотцю, роженьем точью, разньствуя Отцу и Духу. Дух есть пресвятый, Отцю и Сыну подобносущени присносущен» [1209] .
1209
ЛЛ. С. 109–110.
О том, что цитированный текст содержит арианские черты, так или иначе говорилось в работах по истории русской церкви еще в XIX в. Но обычно все сводили к ошибкам переписчиков. Лишь в самом начале XX в. П. Заболотский специально подчеркнул эту проблему. Он сопоставил летописный символ веры с «исповеданием веры» Михаила Синкелла, помещенным в «Изборнике Святослава» [1210] , и пришел к выводу, что перед летописцем находился не греческий оригинал и не «Изборник». «В таком важном произведении, как «исповедание веры», где каждое слово имеет значение, — заключал автор, — разумеется можно бы еще было допустить неважные изменения в способе выражения сравнительно с оригиналом, но допустить такие характерные для известного направления искажения, как вместо различения Бога Отца от Сына и Духа — старейшинство Бога Отца, вместо единосущия Сына и Духа с Отцом — подобосущие, или, наконец, последовательный пропуск свидетельства об антипостасности (нерасчлененности. — А.К.)лиц пр(есвятой) Троицы — всего этого нельзя допустить, как выражения лишь более или менее свободного отношения летописца к оригиналу» [1211] .
1210
Изборник Святослава 1073 г. — копия болгарского сборника, составленного еще в начале X в. для болгарского царя Симеона. На Руси «Изборник» был переписан для киевского князя Изяслава, а после его изгнания в 1073 г. имя князя было выскоблено и заменено именем Святослава.
1211
П. Заболотский. К вопросу об иноземных письменных источниках Начальной летописи // Русский филологический вестник. Т. XLV. Варшава, 1901, Mb 1–2. С. 28–29.
Публикация П. Заболотского привлекла внимание и А. А. Шахматова, и Н.К. Никольского. Но первому она ничего не давала, так как не укладывалась в его концепцию. Второму давала очень много, поскольку практически решала спорную проблему истоков русского христианства в пользу западнославянской, моравской традиции. Но в летописи было явно позднейшее добавление о семи соборах, на первом из которых осуждалось арианство. Н.К. Никольскому вскоре удалось найти параллель для летописного текста в сборнике XII в. [1212] Здесь также имеется сообщение о семи соборах, но имя Ария не упоминается. Развивать этот сюжет Н.К. Никольский не стал, видимо, опасаясь реакции поборников византийской ортодоксии. А окрик вскоре последовал. П.И. Потапов, резко осудив публикацию П. Заболотского, списав «еретические выражения» на «малообразованного автора», вынес «частное определение» и в адрес A.A. Шахматова и Н.К. Никольского [1213] . И Н.К. Никольский отреагировал на окрик. Упрекая коллег за невнимание к идейному содержанию рукописей, за ограничение исследований «анализом языка, литературными параллелями и вопросами литературной истории», прямой вызов бросал он и духовным академиям, в которых история церкви превращалась в схоластику и само обсуждение изменений в церковной идеологии, а тем более возможности сосуществования разных вариантов вероучения исключались. «И в летописях, и в житиях, и в былинах, — подчеркивал он, — христианство Владимира одинаково обрисовывается как вера, свободная от аскетического ригоризма» [1214] . Владимир, по Никольскому, принимал то, что не стесняло жизнерадостности и отличалось блеском ритуала. И «следы такого же религиозного оптимизма» он находил у западных славян [1215] .
1212
См.: Н.К. Никольский. Материалы для истории древнерусской духовной письменности. СПб., 1907. С. 21–24. Текст воспроизведен также в книге: А.Г. Кузьмин. Русские летописи как источник по истории Древней Руси. Рязань, 1969. С. 222–225.
1213
См.: П.И. Потапов. К вопросу о литературном составе летописи // Русский филологический вестник, 1910. Т. LXIII, № 1. С. 7—12.
1214
Н.К. Никольский. О древнерусском христианстве. С. И.
1215
Там же. С. 13.
Последователи у Потапова находятся и в наши дни. Известный филолог В.М. Верещагин провозглашает Владимира «прямым преемником Кирилла и Мефодия» [1216] . Но он гневно восстает против тех, кто связывает Мефодия и Владимира с арианской «ересью». В книге, посвященной Кирилло-Мефодиевской традиции, автор умудрился не заметить, в чем Рим почти четыре столетия обвинял Мефодия (Кирилла в приверженности к арианству не обвиняли), как не понял он и сути арианства. Ссылаясь на книгу В.А. Бильбасова («Кирилл и Мефодий по документальным источникам»), автор не увидел главного. В послании папы Николая II (1059–1061) церковному собору в Сплите напоминалось: «Говорят, готские письмена были вновь открыты неким еретиком Мефодием, который написал множество измышлений против догматов вселенской веры, за что по Божьему соизволению он внезапно принял смерть» [1217] . Автор, вопреки ясному чтению летописи, по существу, защищает католицизм, компрометировавший христианство кострами и грабительскими походами «псов-рыцарей», как их вполне обоснованно характеризовали русские летописцы. И суть христианства для него в мистической формуле Афанасия Александрийского, завещавшего единосущие трех ипостасей воспринимать «мистически» (в смысле «оккультно»), не задумываясь над тем, как Бог Отец мог сам себя породить. Не знает автор и о том, почему кампания за канонизацию Владимира во второй половине XI в. не дала результата. (Владимир будет канонизирован после монгольского разорения Руси в числе когорты князей, борцов за Землю Русскую.) Совершенно не представляет автор и идейное содержание русских летописей, вплоть до XV в. сохранявших арианский символ веры. Похоже, не знает он и о том, что «равноапостольный» Константин Великий, будучи язычником, дал равноправие христианству и перед кончиной принял крещение, причем в последние годы он явно поддерживал арианство. Арианином был и его сын Констанций. И после собора 381 г., осудившего, по инициативе Рима, арианство, Константинополь был более терпим к нему, нежели Рим. А ариане были намного гуманнее поборников мистики и не устраивали костров из оппонентов. На веротерпимость ариан указывал даже ревностный католик Григорий Туровский [1218] .
1216
В.М. Верещагин. История возникновения древнего общеславянского литературного языка. М., 1997. С. 117.
1217
В.А. Бильбасов. Указ. соч. Т. I. СПб., 1868. С. 156–157.
1218
См.: М. Стасюлевич. История Средних веков в его писателях и исследованиях новейших ученых. Т. I. СПб., 1913. С. 373. В середине 80-х, когда все явственнее выходили на свет теневые фигуры подпольных криминальных авторитетов — мультимиллионеров, а принцип официально провозглашаемой социальной справедливости явно трещал по швам, мы с руководством Института атеизма ратовали перед ЦК за изменение отношения к христианству и русской церкви, конечно, не ради поистине еретической мистики, а принимая социальные аспекты идеологии Евангелия и отвергая идеологию рабовладельческого Ветхого Завета. (От достижений науки, установившей, что человечеству не шесть-семь тысяч лет, как представлялось создателям Священного Писания, а столько же миллионов, мы не отказывались.) Институт за дерзость закрыли. Но мне посчастливилось участвовать в первых международных церковных конференциях, посвященных тысячелетию Крещения Руси, и убедиться, что в борьбе за торжество идей социальной справедливости русское православие могло быть надежным союзником социалистов-материалистов.
Западнославянской версии постоянно «мешала» и накладывавшаяся на нее римская, католическая, поскольку питали ее в основном те же источники, да еще норманская концепция начала Руси [1219] . В известной мере сказалось это и на концепции Е.Е. Голубинского. Он резонно полагал, что Владимира крестили «домашние» христиане. Но он полагал, что христианами были только варяги, упоминавшиеся в договоре 944 г., а варягами он считал скандинавов. О ведущей роли норманов в христианизации Руси специально писал Н. Коробка. Но В.А. Пархоменко показал, что христианство у норманов-шведов распространяется намного позднее, нежели на Руси, именно в XI–XII вв. Концом XI–XII столетия датирует этот процесс и шведский автор Л. Грот.
1219
Обзор литературы этого направления см.: Б.Я. Рамм. Папство и Русь в X–XV вв. М.-Л., 1959.
В литературе до сих пор продолжают искать имя греческого митрополита, возглавлявшего русскую церковь. В поздних летописях таковым назовут Фотия, который был на полтора столетия старше Владимира. (Позднейшие летописцы смешивали Причерноморскую и Приднепровскую Русь.) Но в эталонных (Лаврентьевской, Ипатьевской и близких им) летописях первым митрополитом-греком правильно указан Феопемт, которого принял в конце 30-х гг. XI в. Ярослав. Ярослав боролся с отцом и при жизни, и после его смерти. Но очень скоро наступил разрыв с Византией, и на Константинополь было отправлено в 1043 г. войско во главе с сыном Ярослава Владимиром, которое потерпело тяжелое поражение. Снова вернулись к старой форме организации церкви, как она зафиксирована в заключительной летописной статье о княжении Владимира под 6504 (996?) гг. Традиционно императоры советовались с патриархами и папами, короли и великие князья — с митрополитами или архиепископами. Владимир советовался с епископами во множественном числе. А фактически возглавлял церковь Анастас Корсунянин, настоятель Десятинной церкви. Епископы во множественном числе — выборные арианских общин, настоятель главного храма во главе церкви — традиция ирландского христианства. В Моравии оба эти направления смешивались, и, обращаясь в Константинополь за учителями, моравский князь сетовал: «Учат нас различь». (Рим он явно не принимал.) Мефодию же в противостоянии немецкому духовенству неизбежно приходилось опираться на эти общины. По существу, та же ситуация сложилась и в Киеве после крещения Владимира. Поначалу епископы советовали князю казнить разбойников, а не налагать на них штрафы, как было принято по «русскому» обычаю. На сомнения князя — «греха боюсь» — епископы настаивали: князь для того и поставлен. Но более убедительным оказался другой аргумент: «Володимеръ же отвергъ виры, нача казнити разбойникы, и реша епископи и старци: «рать многа; оже вира, то на оружьи и на конихъ буди». И рече Володимеръ: «тако буди». И живяше Володимеръ по устроенью отьню и дедню». А «устроенье отьне и дедне» — это нормы языческого общежития. Отсюда, собственно, и начинается двоеверие, которое будет веками накладывать отпечаток на всю общественную жизнь и верхов и низов.
Примечательно, что Анастас Корсунянин после смерти Владимира и вокняжении Ярослава ушел с князем Болеславом в Польшу, где еще в южных пределах сохранялись общины арианского и ирландского толка. С другой стороны, после разрыва Ярослава с Константинополем, в 1044 г. в Десятинной церкви крестили останки погибших в усобицах Олега и Ярополка Святославичей. В 1051 г. советом епископов митрополитом будет избран Иларион, «Слово о Законе и Благодати» которого также проникнуто идеями двоеверия. После примирения Ярослава с Константинополем (Всеволод женился на дочери Мономаха) Иларион сходит с исторической арены и Киев снова получает митрополитов из Византии. Но идея избрания будет жить постоянно, пока не восторжествует окончательно в середине XV в.