Начало
Шрифт:
Пошли выше, аккуратно, продолжая с опаской оглядываться на приоткрытые двери, но оттуда уже никто не появлялся. Третий этаж — все двери заперты. На площадке между третьим и четвёртым лежит труп с проломленной головой. Скорее даже прорубленной — топором навернули. Интересно, а почему тётка с мужиком из квартиры снизу сюда пожевать не наведались? Есть чем там перекусить? Ладно, нам выше надо.
Переступили через мертвяка, а мне подумалось, что надо бы ещё и хозяйственными резиновыми перчатками обзавестись. Придётся так какого жмурика двигать, а в наших «без
На площадке, где квартира Палыча, было тихо. Запах тоже ни на что не указывал — мертвечиной смердело по всему подъезду. Настороженно оглядываясь, я нажал на кнопку звонка, откликнувшегося допотопным металлическим звуком, как школьные в моём детстве звенели. Послышались шаркающие шаги, которые заставили меня привычно насторожиться, хоть я и понимал, что пришли мы к живому человеку, который, собственно говоря, нам дверь в подъезд открыл. Но это уже рефлекс. Нервным стал.
Щёлкнул замок на стальной двери, она распахнулась. Палыч был среднего роста сутуловатым мужиком лет пятидесяти, бледным, с мешками под глазами, как от долгого недосыпа, одетый в заношенный спортивный костюм. Он посмотрел на нас и, ничего не сказав, молча направился в квартиру, бросив дверь открытой. Я расценил это как приглашение заходить и направился следом. Сергеич последовал за мной, захлопнув тяжёлую дверь и задвинув гулкий засов.
Хозяин квартиры молча прошёл в старомодно и небогато обставленную гостиную, какую было принято раньше именовать «залой», и, отодвинув стул, молча уселся за длинный стол, накрытый белой скатертью. Я бросил взгляд искоса на Сергеича и заметил, что он насторожился. И было с чего — в квартире были настежь открыты окна, но запах мертвечины стоял такой, что заставлял заподозрить нехорошее. Причём запах «живой» мертвечины, я уже научился их различать, с примесью какой-то химии ацетонной.
— Здравствуйте, — сказал я, и в полной тишине, царившей в квартире, мои слова прозвучали как из другого мира.
Палыч лишь кивнул в ответ, затем спросил:
— Степаныч где?
— За рулём, по району ездит, — ответил я. — Когда вы готовы будете, они к подъезду подкатят. А вы ещё не собирались?
Я не видел ни собранных сумок, ни следов сборов, да и сам хозяин не был одет для выхода из дома — треники и тапочки к уличной одежде отнести сложно.
— Ружьё принесли? — спросил он.
Сергеич молча снял с плеча чехол с оружием, выложил его на стол перед хозяином квартиры, раскрыл.
— «Ижак»-вертикалка и пистолет, — сказал Сергеич. — Две сотни патронов к ружью и сотня к пистолету. Умеете пользоваться?
— Разберусь, — всё тем же безжизненно-глухим голосом сказал Палыч, отодвинув ружьё и протягивая руку к ПМ.
Действительно, он достаточно сноровисто, хоть и медленно, проверил магазин, дослал патрон. Поднялся, вздохнув и тяжело опираясь рукой на стол. Я заметил, как Сергеич ещё больше насторожился, да и у меня правая рука снова переместилась на рукоятку автомата, висящего наискось на груди. Что-то не так здесь было, что-то не так…
— Жена у меня совсем обезножела, — сказал вдруг он, глядя при этом в пол и медленно направляясь к закрытой двери, ведущей в какую-то смежную комнату. — Сейчас я. Сейчас. Подождите.
Он толкнул дверь, открыв её, но так, чтобы только самому зайти. И сразу прикрыл за собой. Но волну усилившейся мертвячьей вони я успел ощутить и инстинктивно отступил назад, стараясь оказаться спиной к глухой стене, вдоль которой вытянулся старинный сервант с выставленной на полках хрустальной посудой. Сергеич тоже половчей перехватил АКС.
— Что там у него? — прошептал он, не отводя взгляда от двери.
— Откуда я знаю?
Наступила тишина; сквозь дверь до нас доносился приглушённый голос Пал Палыча, но разобрать из него хоть слово не получалось — на совесть делали двери в этих старых домах. Затем голос смолк, и вдруг неожиданно громко треснул пистолетный выстрел. Не знаю почему, осознавая, что поступаю совершенно опрометчиво, я бросился вперёд, распахнул дверь, за которую ушёл Палыч, остановился в дверях, уставившись взглядом ему в спину, часто и мелко вздрагивающую.
Это была супружеская спальня, с двумя кроватями, составленными бок о бок. На краю, ближнем к нам, лежала связанная полотенцами, скрученными в жгут простынями и ремнями немолодая женщина, полная, одетая в простой домашний халат розового цвета, из-под которого виднелась длинная ночная рубашка. Глаза были закрыты, лицо по-мёртвому обвисло, и от неё шла настоящая волна того самого запаха, который нас и напугал. В правом виске женщины было видно отверстие от пули. Кожа была опалена, вокруг отверстия всё было покрыто чёрными точками несгоревшего пороха — стреляли почти в упор. В воздухе ещё висело прозрачное облачко синеватого порохового дыма.
Я снова посмотрел на спину Палыча, на его опущенную руку с пистолетом, и в этот момент он обернулся ко мне. Он плакал, его худые сутулые плечи тряслись. Затем он покачнулся, словно собираясь упасть, но я успел подхватить его под руку, удержав на ногах.
— Лида умерла, — сказал он, глянув мне в глаза. — Теперь уже совсем умерла.
— Прости, Палыч… — сам не зная за что, извинился я перед этим немолодым лысеющим человеком.
Его горе словно передавалось через прикосновение, как будто вся его жизнь открылась мне. Жили, работали, вырастили детей, которые разъехались по стране, как сказал Степаныч нам вчера, рассказывая о своём друге. Жили вдвоём счастливо, душа в душу, так и собираясь дожить до самого конца. А теперь… Надо ли вообще продолжать о том, что случилось теперь?
Я вывел Палыча в гостиную, где усадил его на тот самый стул, с которого он встал.
— Лидушка умерла, — снова сказал он. — Её сосед укусил, сволочь. Я его топором срубил, но она всё равно умерла. Вчера было, вечером.
Я совсем растерялся, не зная, что сказать, и вместо меня заговорил Сергеич:
— Пал Палыч, мы соболезнуем. Скажите, чем помочь можем? Вы-то с нами пойдёте?
— Сервант открой, парень, — вздохнул Палыч, посмотрев на меня. — Ту дверку, справа.