Национальные приоритеты
Шрифт:
Ведь в чем еще наша очень серьезная проблема? Строить жилье по близким ценовым параметрам, скажем, в Европе достаточно легко – Европа маленькая – а в масштабах нашей страны это сложно. У нас большая поляризация доходов. Очевидно, что там, где выше доходы, дороже и жилье. Это, увы, экономический закон. С другой стороны, на удаленных территориях дешево тоже не получается: надо завозить издалека стройматериалы, тянуть дороги, создавать социальную инфраструктуру.
Отсюда и появилась вторая идея: создать пилотные площадки, где будет менее крупная застройка (уже не миллион метров, а значительно меньше), где обкатываются новые архитектурные, строительные и инфраструктурные технологии, увязанные в единый комплекс. Проблему создает и то, что инфраструктурой почти никто не занимался более
15 лет. Мало того что нам нужно
– Будет ли меняться налог на недвижимость?
– Налог на недвижимость – это в общем-то нормальная вещь. И вопрос только в том, чтобы он был эффективным и справедливым. Понятно, что, когда он исчислялся по тем оценкам (БТИ), которые проводили в советский период, а теперь пересматривается с новыми коэффициентами, это не всегда справедливо. В результате жилье в центре Москвы облагается по менее высоким ставкам, чем новое жилье на окраинах, хотя рыночная стоимость первого гораздо выше второго. Все-таки критерием должен быть рынок. Но в то же время должен быть капитальный налоговый вычет – с тем чтобы масса людей, которые это жилье получали на нерыночных принципах и не способны платить налог исходя из высокой рыночной ставки, не попали в сложную ситуацию. Другая проблема: цена жилья в столицах, в центрах субъектов Федерации радикально отличается от небольших муниципальных образований, а уровень доходов хоть и различается, но не столь радикально. При этом мы же не можем в каждом субъекте Федерации создавать свою налоговую систему, нужны какие-то общие подходы. Сейчас пока нет четких предложений по поводу налоговых ставок, они обсуждаются.
– Вы сказали, что конкуренция между министрами носит экономический, а не политический характер. А как насчет конкуренции между крупнейшими госкомпаниями «Газпром» и «Роснефть»? Она тоже экономическая?
– Безусловно. В чем же здесь политика? Неужели вы всерьез считаете, что это конкуренция между различными кланами власти или, скажем, борьба партии нефти с партией газа? Наверное, так интереснее, я понимаю. Но подобные рассуждения, честное слово, ерунда. Разумеется, у каждого чиновника есть собственные убеждения и взгляды на будущее. Однако я убежден, что использовать корпорации как инструмент для решения политических задач просто невозможно. Ведь в таком случае бизнес отойдет на второй план, а сама компания начнет давать сбои. Она не сможет сконцентрироваться на основной деятельности. Всякая попытка превратить государственную или частную компанию в место для обслуживания политических интересов губительна для нее самой. История знает массу примеров, когда кто-нибудь желающий пролезть во власть ставил во главе предприятия контролируемых им менеджеров и пытался решить за счет такой компании собственные политические задачи. И, как правило, это заканчивалось банкротством корпорации. А у нас рыночная экономика.
– Как вы думаете, история ЮКОСа могла бы служить таким примером?
– На мой взгляд, нет. ЮКОС все-таки компания, у которой были реальные налоговые проблемы, и завершились они для предприятия очень печально. Если же видеть за этим что-то другое, то почему бы сразу не сказать, что и Enron пал жертвой интриг. Совершенно очевидно, что у всех крупных корпораций, которые плохо кончили, было много экономических проблем.
– Тем не менее последние несколько лет у нас наблюдается огосударствление экономики. «Сибнефть» досталась «Газпрому», а большая часть ЮКОСа – «Роснефти». Почему это происходит?
– Нет, я не считаю, что государственные корпорации более эффективны, чем частные. Напротив, я придерживаюсь противоположной точки зрения. Но есть секторы экономики, где государственные компании необходимы, особенно если речь идет о России. Например, «Газпром» работает на различных зарубежных рынках и в условиях глобальной конкуренции за эти рынки. И в этом смысле контрольный пакет со стороны государства, безусловно, сильная поддержка в конкурентной борьбе. Я и восемь лет назад так считал, когда впервые вошел в совет директоров «Газпрома». Вы только вспомните, сколько тогда «Газпром» стоил и как управлялся. У правительства не было контроля, рынок акций находился в безобразном состоянии. Именно тогда мы и пришли к выводу, что государству необходимо вернуть этот контроль: это поддержала не только власть, но и миноритарные акционеры. Такой компанией, как «Газпром», с учетом его роли и функций сегодня должен управлять один собственник, это должно быть государство. Естественно, при максимальном учете прав миноритариев, у которых в «Газпроме» чуть менее 50 % уставного капитала.
Что же касается других отраслей, то если даже государство и заходит в какой-нибудь бизнес, это ведь не навечно. Мы ничем не отличаемся от других стран, где правительства сначала принимают решения что-нибудь национализировать, а потом, спустя некоторое время, – продать.
– И это можно делать с помощью государственных корпораций. Удобно.
– Я бы сказал, что необходимо. Экономика должна существовать не ради самой себя, а, как это ни пафосно звучит, для людей. В какой-то момент государству приходится поддержать бизнес, чтобы он не развалился, а спустя 15–20 лет у правительства уже не хватает ни предприимчивости, ни денег, чтобы этот проект развивать. Тогда этот бизнес продается, и это совершенно нормально. Но ряд ключевых отраслей – энергетика, военно-промышленный сектор – должны оставаться под контролем государства на длительное время.
– То есть вы поддерживаете стремление «Газпрома» приобретать все подряд: нефтяные, угольные и энергетические активы?
– «Газпром» приобретает не все подряд, а только то, что соответствует его профилю. Его профиль – энергетика (газовая, нефтяная, электрическая).
– А как насчет медийных активов?
– «Газпром-Медиа» – совсем другая история. Мы не покупали медийные активы, их купили до нас, «Газпром» получил их в качестве компенсации за ранее выданные кредиты. Пять лет назад реальная рыночная стоимость «Газпром-Медиа» была 50 млн. долларов. Сейчас, согласно международной оценке, – семь с половиной миллиардов. Зачем было продавать этот бизнес тогда, когда он так разросся? Разве не выгоднее это сделать сейчас или позже? «Газпром» – это бизнес, а не богадельня для удовлетворения государственных запросов или частных интересов. Так что если «Газпром» что-то и покупает, то только то, что соответствует его основным трем направлениям бизнеса. Все остальное – непрофильные активы, которые в конечном счете подлежат продаже.
– Когда «Газпрому» разумнее продать НТВ?
– У «Газпром-Медиа» хорошие финансовые результаты. Продавать надо на пике, а не тогда, когда хочется. На мой взгляд, с учетом сегодняшней недооцененности медийного рынка пик стоимости еще не наступил. Так что на эту тему еще предстоит подумать.
– В прошлом году «Газпром» утратил контроль над Газпромбанком, размыв долю в пользу НПФ «Газфонд». А фондом – вместе с принадлежащими ему акциями «Газпрома» почти на 8 млрд. долларов – теперь управляет компания, подконтрольная банку «Россия». На ваш взгляд, это нормальная ситуация?
– Я уже отмечал, что «Газпром» должен присутствовать только в профильных активах, а банк – непрофильный бизнес. Во всем мире карманные банки ничего, кроме проблем, материнской компании не доставляют. В начале 1990-х годов каждая структура создавала свой банк, а потом все поняли, что если говорить о больших перспективах, то банки должны быть сами по себе, а корпорации – сами по себе. Компания только обязана хорошо думать, как структурировать портфель своих активов и в какие руки передавать управление этими активами.