Нацистская пропаганда против СССР. Материалы и комментарии. 1939-1945
Шрифт:
Мне пришлось затратить много усилий, чтобы, по возвращении в Москву, настоять на прекращении, – по крайней мере, на бумаге, – этого бессмысленного разбазаривания сырья. Но на практике, как я убедился при последующих обследованиях, не изменилось, конечно, ничего.
Если принять во внимание, что в СССР уже с 1925 г. вырабатывалось в среднем 25 – 30 миллионов шпал, а позже до 50 миллионов, то можно себе представить, какая чудовищная масса такого ценного лесного сырья была бессмысленно растрачена за это время.
Но и в других областях
Те леса, которые подвергались такой «разработке», после окончания зимних лесных работ были почти недоступны. Вдоль и поперек лежали друг на друге стволы. До трех четвертей срубленного леса оставалось лежать на земле, так как стволы были слишком тонки. Потом эти обесцененные древесные массы сжигались для «очистки» лесных площадей. Таким образом, возникали гигантские лесные пожары, истреблявшие на несколько поколений вперед многие миллионы кубических метров драгоценного высокоствольного леса, этого огромного национального богатства.
При самой скромной оценке можно утверждать, что бессмысленно и бесполезно сгноенные и сожженные массы древесины, во всяком случае, в два раза превышали использованное дерево.
Добыча 1931 хозяйственного года была равна 250 миллионам кубометров. Если прибавить к этому обычные потери, то получится, что в действительности было вырублено больше 500 миллионов кубометров. А так как известно, что гектар русского нетронутого леса дает в среднем не больше 300 кубометров древесины, то добыча или вырубка 250 миллионов кубометров означала обнажение более 1,5 миллиона гектаров. Если бы на такой же основе велось лесное хозяйство, например, в Финляндии или в Германии, то это означало бы, что в Финляндии, с ее 9 миллионами гектаров леса, и в Германии, с ее приблизительно 12 миллионами, в 6 – 8 лет было бы вырублено все до последнего дерева.
Правда, все лесное богатство СССР оценивается в 500 миллионов гектаров. Но в этих подсчетах есть некоторая ошибка, так как в эту цифру включены болотистые пространства, степные леса, тайга, кустарники и пр.
О каком бы то ни было «хозяйственном освоении лесов» за двадцать лет советского владычества вообще нечего и говорить. Да власть к этому и не стремилась. То, что называлось «хозяйственным освоением», было диким хищничеством. Занимались эксплуатацией наличных лесных запасов, не заботясь о применении какой бы то ни было разумной системы.
К этим «хозяйственным методам» надо прибавить еще и лесные пожары, охватывавшие многие миллионы гектаров леса в различных областях СССР и уничтожившие огромные пространства ценных лесных запасов.
Поэтому настоящие лесные запасы СССР на сегодняшний день должны расцениваться самое большее в 50 – 60 миллионов гектаров пригодных лесных площадей. Однако зачастую эти леса расположены в транспортном отношении настолько неблагоприятно, что половина их по хозяйственным соображениям практически бесполезна.
Так, например, старые буковые леса Кавказских гор вообще не могут быть использованы, так как нет никакой возможности доставить их с гор на равнину, не уничтожив промышленной ценности леса или не высушив многочисленных целебных источников Кавказа.
Одно из последствий этого хищничества заключается в том, что часть старых и большинство новых лесных предприятий на Севере и Дальнем Востоке СССР продолжительное время не смогут вполне продуктивно работать, так как у них уже нет достаточного количества древесины.
Между прочим, часто случалось, что благодаря плохому техническому руководству лесными работами и ненадежности работающих в принудительном порядке рабочих по дороге от места рубки до лесопилок, расположенных в большинстве случаев в устьях больших рек (так, например, только в Архангельской бухте, в устье Северной Двины на Белом море расположено около 30 лесопилок), теряются огромные массы древесины, так что многие лесопилки стоят все лето из-за отсутствия сырья.
Мне лично пришлось видеть, как на Крайнем Севере зимой 1928/29 г., вследствие плохого устройства цепного запора у устья реки Мезень, вследствие внезапного прорыва одного из запоров, три миллиона бревен было сразу выброшено в Белое море.
Годом позже на Северной Двине из восьми миллионов пригнанных бревен половина была застигнута на реке зимой, вследствие запоздания сплавных работ. Больше четырех миллионов бревен вмерзло в речной лед и с наступлением теплой погоды, вместе с огромными глыбами льда, было выброшено рекой в море.
Это было, конечно, неплохим предприятием для некоторых скандинавских промышленников, которые на спасательных судах вылавливали огромные массы этого леса и привозили его в свои гавани. Этот «русский лес» обходился еще дешевле, чем «демпинговый лес» Сталина.
Это были огромные потери для советского хозяйства. Лесопилки простаивали целыми месяцами. Но еще хуже было то, что договоры, заключенные с крупными английскими и голландскими фирмами, не могли быть выполнены, что привело к тяжелым столкновениям и большим валютным потерям.
Так как речь здесь шла только о первоклассном лесном материале, который должен дальше перерабатываться на доски и строительный лес, то потеря этих восьми миллионов бревен означала потерю 3,5 миллиона кубометров первоклассного леса и соответствовала опустошению лесных площадей Севера еще на 35 тысяч гектаров.