Нацистская пропаганда против СССР. Материалы и комментарии. 1939-1945
Шрифт:
– Мы хорошо, Шурка, знаем, что ты не промажешь, – ответил ему на это помощник начальника ИСО, Рощупкин Николай Иванович. – Ну а как там твои индейцы поживают? – спросил он.
– Потихоньку загибаются, – ответил «Шурка».
– Что-то, брат, мало, кажется, загнулось? – спросил Рощупкин.
– Подожди, Коля, зима покажет свое, – обнадежил Новиков.
– Ну а как поживают христосики? – продолжал интервьюировать Рощупкин.
– Пока что загнулось пятнадцать человек. А зимой, не беспокойся, загнутся все, – опять обнадежил Новиков...
Духоборы. «Христосики» – это члены секты духоборов. В количестве 65 они были присланы на Конд-остров для «загиба» летом 1929 г.
Несчастные духоборы испили в СЛОНе полную чашу страданий...
Они отказывались называть чекистам свои имена и фамилии, именуя себя «сынами Божьими». За это их немилосердно избивали. Духоборы умоляли чекистов застрелить их, но фамилий и имен своих все-таки не называли. В конце концов ИСО решило отправить их на «загиб» к «Шурке» Новикову, на Конд-остров. Новиков отвел им в лесу место и велел строить себе землянки. Получив пилы и топоры, они приступили к постройке, а пока землянки строились, спали под открытым небом у костров. Заставить их назвать себя не смогли и на Конд-острове. Самоуверенный Новиков сначала решил, что он заставит их и назвать свои фамилии, и работать. Но ошибся: избиваемые им плетью, они по-старому называли себя «рабами Божьими» и умоляли застрелить их. Эта просьба духоборов бесила полунормального Новикова, и после нее он бил их с новыми силами, которые ему давало бешенство... Родственники духоборов ежемесячно высылали им черные сухари, но ни одному духобору ни разу Новиков посылки не выдал. Жили они на 300 граммах хлеба и на «горячей пище» в виде воды, в которой варилось пшено. Тем временем «потихоньку загибались».
К «загибу» на Конд-острове ведет уже одно недостаточное питание: ни с 300 граммами скверного хлеба без работы, ни с 500 при работе – выжить невозможно. Кондовцы находятся поэтому в состоянии постоянного и острого голода – настолько острого, что с жадностью поедают сырой гнилой картофель, а сало разлагающегося тюленя им кажется лакомством...
Голодание. Около 2-й роты конд-островских заключенных был небольшой огород, на котором трудом «индейцев» выращивался картофель, который бесплатно раздавался надзирателям. Пока картофель не был собран, огород сторожился, когда же его собрали и раздали чекистам – сторожа сняли. Голодные «индейцы» из 2-й роты, выпросившись у дневального в уборную, незаметно забегали на огород, хватали оставшиеся мелкие и гнилые клубни и тут же жадно поедали. За это приходила расплата, но не та, о которой вы, читатель, думаете, – не болями в желудке.
Раз, проходя около дверей «ленинского уголка» для надзирателей, я услыхал ругань, вопли, плач. Зашел в «уголок» и вижу: чекист Павел Королев что есть сил порет розгами четырех «индейцев», а в углу «ленуголка» лежит еще целая пачка розог.
– В чем дело?
– В рот йодом мазанные индейцы обманули дневального; попросились в уборную, а сами стали с нашего огорода красть картофель – посмотрите, Николай Игнатьевич. – Королев указал мне на десяток картофелин, отобранных им у «индейцев» и лежащих на полу...
На рапорт Королева о преступлении «индейцев» Новиков положил резолюцию: «Подвергнуть содержанию в «крикушнике» на 30 суток». Все четверо «преступников» тридцати суток в карцере не отсидели; они умерли до истечения срока наказания.
...Однажды я на лодке решил объехать Конд-остров. На южном его берегу заключенные корчевали пни для смолокуренного заводика, и я подъехал к ним. Заметив меня, все они бросили работу и подошли к костру. Некоторые из них стали кричать: «Здравствуйте, гражданин Карпов», – когда я оказывался среди заключенных, они переставали бояться своих десятников.
– Откуда это у вас, ребята, тюлень? – спросил я, увидев около костра раздувшегося тюленя.
– А это, гражданин Карпов, мы нашли на берегу моря: он издох, и волны прибили его к берегу.
– А для чего вам надо было тащить его сюда от берега, целых четверть километра?
– Мы, гражданин Карпов, вырезываем из него куски сала, поджариваем на костре и едим. Сами знаете, гражданин Карпов, разве можно работать в лесу целый день на пятистах граммах хлеба. А суп у нас, сами знаете, – одна вода.
Действительно, на моих глазах заключенные отрезали от тюленя куски жира, чуть-чуть поджаривали его и ели с таким аппетитом, как будто это было редкостное лакомство. Между тем тюлень был сильно разложившийся, и от него шел отвратительный запах.
VIII. Отдельные сцены и факты
«Обласкаю». Без вины виноватый. Зарезанный китаец. Чекисты на охоте. Проданные. Ссылка. Борющиеся
«Обласкаю». «Обласкаю» – выражение чекистов-надзирателей. Оно, как и «дрыновать», означает бить палкой. «А ну-ка, ротный; веди этого шакала ко мне, я его обласкаю (или подрыную)», – каждый день услышите вы от надзирателей на слоновской командировке. Как они «ласкают», показывает случай, который хочу рассказать.
Дело это было ранней весной 1929 г. на командировке при станции Кандалакша. В 200 метрах от линии железной дороги там находится пересыльный пункт 3-го отделения СЛОН. Это вроде Кемьперпункта, что на Поповом острове. В 400 километрах от этого пункта на юг находится лесопильный завод «Кареллеса». При нем командировка с заключенными, проданными «Кареллесу». С нее носят на себе в мешках хлеб для пересыльных.
Возвращаясь раз вечером из Кандалакшского железнодорожного клуба, я проходил мимо барака, где жили чекисты-надзиратели и начальник пересыльного пункта Алексей Евстратов. Еще шагов за пятьдесят до барака я услышал душераздирающие крики. Захожу в комнату Евстратова и вижу: Евстратов и секретарь ячейки Роман Дернов бьют что есть сил одного заключенного – Евстратов увесистой доской с гвоздями, а Дернов плетью; все лицо заключенного сплошь было залито кровью. В тот момент, когда я вошел к Евстратову, он так хватил заключенного по голове, что тот упал без сознания.
– В чем дело? – спрашиваю Евстратова.
– Не видишь разве, шакала ласкаю.
– Чем он провинился? – спрашиваю, а у самого нервная лихорадка.
– Да как же!.. Так перетак его мать, Бога, Пресвятую Богородицу... Нес с лесопильного завода хлеб и умудрился чуть не полбуханки украсть, – и показывает на лежащий на столе хлеб. От хлеба был действительно отломан кусочек граммов в четыреста.
На следующий день избитый заключенный умер. После избиения, как я узнал, Евстратов раздел его и посадил в «крикушник», где на земляном полу лежал полуметровый слой снега. Заключенный, будучи в бессознательном состоянии, не мог проситься из «крикушника» в барак погреться и потому замерз. (По писаным правилам полагается выпускать на 10 минут в барак, когда заключенный совсем замерзает.) А может быть, Евстратов пробил ему доской голову – бог знает. Во всяком случае, человека не стало: погиб за 400 граммов слоновского хлеба. Я рассказал об этом случае начальнику ИСО 3-го отделения Штейну. Вечно пьяный Штейн ответил мне: «Ну и черт с ним, со сволочью: одним шакалом меньше».
Без вины виноватый. По всей Мурманской железной дороге, начиная от Мурманска и до самого Петрограда, имеются так называемые оперативные посты военизированной охраны СЛОНа. Расположены они на железнодорожных станциях и друг от друга находятся на расстоянии километров пятидесяти. На мелких станциях оперативный пост состоит из одного чекиста-надзирателя. На крупных станциях, как Кандалакша, Кемь, Сорока, Майгуба и других, пост состоит из трех чекистов. В функции оперативных постов входят розыск и задержание заключенных, совершивших побег. День и ночь чекисты лазят по железнодорожным вагонам (пассажирским и товарным), ища беглецов. На станциях, где имеется уполномоченный железнодорожного отдела ОГПУ, они вместе с ним проверяют у пассажиров документы.